Стремительное развитие современной. Что надо делать с наукой. Увеличение доступности этих систем

Почему, Жорес Иванович, деятельность РАН нельзя сводить к экспертным функциям?

Академия наук в России — это ведущая научная организация. И ограничивать ее только экспертными функциями — значит вести дело к ликвидации РАН. А у нее, напомню, особая история — во многом отличная от того, как была построена и развивалась система научных исследований в других странах.

Но прежде у нас были Курчатов, Королев, Келдыш — было кому генерировать идеи и продвигать масштабные проекты. Их уважали не только коллеги-ученые, с ними считались во власти. А сейчас не стало титанов? Или это ощущение ошибочное?

Оно и так, и не так.

Развитие науки подчинено общим принципам развития цивилизации. А наука, в свою очередь, влияет на это развитие. Министр энергетики Саудовской Аравии как-то сказал, что каменный век закончился не потому, что наступил дефицит камня, а потому, что появились новые технологии. С ним я полностью согласен.

И тут как пример — развитие информационных технологий, к чему ваш покорный слуга немало стараний приложил. С одной стороны, это огромный шаг в очень многих вещах: появление Интернета, развитие биомедицины… А с другой — появилось много псевдонаучного, стало возможным манипулировать людьми, даже обманывать их и на этом зарабатывать большие деньги.

Выгоду нашли в другом?

Да. Стали форсировать развитие информационных технологий и всего того, что с ними связано. Научные исследования, прежде всего фундаментальные, словно бы ушли в тень. Средств на них выделяют гораздо меньше.

Но и фактор личности, вы правы, играет в этом не последнюю роль. В Академии наук СССР велись передовые научные исследования по очень многим направлениям. А президенты академии — С.И. Вавилов, А.Н. Несмеянов, М.В. Келдыш, А.П. Александров — это выдающиеся ученые, с выдающимися с научными заслугами. Проживи Сергей Иванович Вавилов чуть больше, он бы получил Нобелевскую премию, которую получил его ученик за открытие черенковского излучения.

Александр Николаевич Несмеянов — создатель практически всех полимерных технологий. Мстислав Всеволодович Келдыш еще до избрания президентом Академии был известен по открытым публикациям в области авиации. Он же внес огромный вклад в работы наших ученых по атомной бомбе, стал теоретиком космонавтики и советской ракетной программы…

И реформу Академии наук — первую после войны — тоже провел Мстислав Келдыш…

Именно! И надо сказать, отношение к этой реформе внутри самой Академии было поначалу сложным. Но если посмотрим из наших дней, увидим: структура Академии наук, все ее отделения были обоснованы и сформировались при Мстиславе Всеволодовиче Келдыше. Реформа была успешной.

А сегодня? Может, и сейчас надо время, чтобы объективно оценить плюсы и минусы реформирования РАН?

Сейчас, убежден, совершенно другая ситуация. Мы нанесли тяжелейший удар по академии реформами 2013 года. Считаю ошибкой механическое слияние РАН с академией медицинских наук и сельхозакадемией. Сравните: Академия наук СССР — это 700 человек примерно: 250 академиков и 450 членкоров. Потом, уже под руководством Ю.С. Осипова, ее численность достигла 1350. Страна стала вдвое меньше, Академия — вдвое больше. Не странно ли?

А слияние трех академий в 2013 году — это удар, от которого трудно оправиться. Разбухшая РАН стала неуправляемой.

По-вашему, Академия наук не должна быть такой большой? И ФАНО ей не в помощь?

О какой помощи вы говорите?! Забрали все имущество и сказали: вы занимайтесь наукой, а имуществом будет заниматься ФАНО. Простите, как наукой можно заниматься без имущества, без должных прав?! Изменили устав и стали говорить, что Академия должна выполнять экспертные функции. А у нее, повторю, особая история и своя эволюция. Наша академия изначально создавалась как академический университет, включающий гимназию и университет. В университете ведут занятия ученые, а студенты университета ведут занятия в гимназии.

Схожий принцип, уже на современном уровне, вы стремились развить на примере созданного вами Санкт-Петербургского академического университета. Опыт питерского Физтеха, где вы долго работали, и всей школы академика Иоффе в этом помогает?

Помогает, но трудности огромные. А причина та же: наука должна быть востребована экономикой и обществом. Это произойдет, когда изменится экономическая политика в стране. Но уже сейчас мы должны готовить кадры, отвечающие вызовам современной науки. Не будем забывать: все Нобелевские премии, пришедшие в нашу страну, присуждены сотрудникам трех институтов — это ФИАН в Москве, Физтех в Ленинграде да еще Институт физпроблем в Москве. Но работавшие в нем Петр Капица и Лев Ландау тоже вышли из Физтеха. То есть это два НИИ, в которых были созданы научные школы мирового уровня.

Абрам Федорович Иоффе, создавая физико-механический факультет ЛПИ, ориентировался на Физтех. Тогда он совершенно справедливо полагал, что развитие инженерного образования должно базироваться на очень хорошей физматподготовке. Сегодня изменения в науке произошли колоссальные. Огромную роль играют информационные технологии, новые достижения в биологии и медицине. И в образовании мы должны это учитывать.

Поэтому вводим у себя в академическом университете базовые курсы физиологии и медицины, основательно готовим ребят по информационным технологиям и программированию. При этом сохраняем основную подготовку по физике конденсированного состояния, физике полупроводников, электронике и нанобиотехнологиям.

Учиться сейчас тяжело. Но прыжок в будущее будет успешным, если мы угадаем, из каких совместных направлений будут рождаться новые революции в науке.

А какой-то прогноз можете дать?

Думаю, главные ожидания так или иначе связаны с нанобиотехнологиями. Сегодня мы только-только подступаемся — на основе тех же микрочипов пробуем проводить анализ всего, что делается в человеке. А дальше открываются новые вещи, которые еще предстоит осмыслить.

Птенцов «гнезда Иоффе» мы знаем, с одним из них имеем честь беседовать. А ваши выпускники далеко разлетаются? И где они более успешны — в науке или бизнесе?

Они востребованы научными школами на Западе. Многие из них уезжают туда. У Абрама Федоровича такой проблемы не было — рядом стоял Физтех, где птенцы его гнезда были реально востребованы. А сегодня питерский Физтех, как и ФИАН в Москве, скатился далеко вниз. Потому что спроса нет — нет в стране высокотехнологичных отраслей, где требовались бы и новые разработки, и подготовленные должным образом кадры.

С востребованностью наших выпускников у себя дома реальная проблема. В какой-то мере решать ее помогает наш союз со «Сколково». Сегодня академический университет имеет центр, который работает по программам Сколтеха. Он возник позже нашего университета, но его программа близка к идеологии академического университета: нужно в обязательном порядке развивать образование в смежных областях.

Сегодня, слава богу, ректором Сколтеха стал Александр Кулешов, академик РАН, специалист в области информационных технологий. С ним мы гораздо лучше понимаем друг друга и быстрее договариваемся, чем с его предшественником Эдвардом Кроули.

А «Сколково» в целом, как большой проект, вас не разочаровал?

В итоге — нет. И Сколтех будет развиваться. Там можно пробовать новые подходы к образованию, что мы и собираемся делать сообща.

Птенцы из вашего гнезда на каких условиях могли бы вернуться в Россию? Мегагранты на такой случай — стимул правильный?

У меня особое к этому отношение. Я против таких мегагрантов. Кто их выигрывает и получает? Исследователи, которые достигли за рубежом серьезных результатов. Но у них, как правило, уже и семья на Западе, дети подрастают. И свою будущую жизнь они мыслят именно там. Да, за большой грант на какое-то время они к нам приедут. И даже, вполне допускаю, добросовестно исполнят свои обязательства — откроют лабораторию. Чтобы сразу после этого опять уехать. А дальше-то что?

Лаборатории останутся…

У академической науки есть, безусловно, выдающиеся достижения во многих областях, включая авиацию, космос, атомную промышленность. А сейчас разработки такого уровня есть? Или мы навсегда «застряли в прошлом»?

Я думаю, что потенциально есть. Например, в астрофизике, в физике конденсированного состояния. Знаю точно, что у нас есть научные работники, которые владеют этим материалом на мировом уровне, а в чем-то его превосходят. Мне труднее говорить об этих же вещах в физиологии, в медицине, в биохимии. Но думаю, что есть и там — в ряде московских институтов, в Новосибирске, в Питере. Поэтому стараемся эти направления развивать и у себя в университете.

Но что сегодня задевает? Не хочу называть фамилий, но перед глазами примеры, когда молодые люди делают научную карьеру, получают ученое звание, степень и тут же уходят на административную работу. Я ничего не имею против государственной службы как таковой. Но сейчас она приобретает в нашей стране какой-то гипертрофированный масштаб. Стала чем-то вроде приманки для молодых людей…

У меня на Урале, в Туринске, есть подшефная школа, которая носит мое имя, — я учился в ней с пятого по восьмой класс. Из моего фонда выплачиваем стипендию лучшим ученикам. Недавно туда выбрался, спрашиваю: куда, ребята, хотите идти по окончании? Они в один голос — на госслужбу, в администрацию губернскую, еще куда-то. Но так, чтоб зарплата была высокая…

Представить что-то подобное в 50-60-е годы просто не могу! Называли бы: наука, новый завод, крупная стройка… А тут какой, простите, интерес — быть чиновником? Оказывается, интерес есть: больше денег получит.

Вопрос от тех, кто в чиновники не ушел и пока размышляет, чему себя посвятить. Не будь тех открытий, за которые вам присудили Нобелевскую премию, чего бы в нашей жизни не было сейчас?

Не было бы смартфона, Интернета, оптоволоконной связи. А еще раньше — CD-плейеров, фильмов на DVD и видеомагнитофонов. Не было бы очень многого. Потому что вся современная электроника и все современные информационные технологии построены на двух вещах: на кремниевых чипах (это Джек Килби в нашей общей премии) и полупроводниковых гетероструктурах. У гетероструктур и сегодня огромное будущее — покажу это на цифрах.

Когда Килби, а потом Роберт Нойс сделали первые интегральные схемы, там было несколько транзисторов всего. А сегодня на одном кремниевом чипе мы имеем уже миллиард транзисторов.

Так далеко шагнули технологии их производства?

Да. Если первые интегральные схемы (это 70-й год) имели около десяти тысяч транзисторов на чипе, а размеры составляли десятки микрон, то сегодня транзистор имеет размеры всего десять-пятнадцать нанометров. И на одном чипе — миллиард транзисторов! Не стану гадать, через сколько точно лет, но точно верю, что будет чип, на котором разместят триллион транзисторов. А в мозге человека, замечу для сравнения, только 80 миллиардов нейронов. Это значит, один чип будет обладать большими, чем мозг человека, возможностями.

Как этого добиться? Сейчас размеры чипа — единицы нанометров. Дальше уменьшать их не можем. Выход в том, чтобы перейти с так называемого горизонтального чипа к вертикальному. Такой переход потребует новых гетероструктур. А значит, эти две вещи — кремниевая технология для чипов и технология полупроводниковых гетероструктур — снова образуют прорывной тандем. Теперь уже для электроники в биомедицине.

Сообща нам важно позаботиться о том, чтобы создавалось это все и получало развитие во благо человека, а не ему во вред.

Долгие годы, практически весь XX век, Военно-промышленный комплекс был для Академии наук главным заказчиком и потребителем в одном лице. А что сейчас? Он остается драйвером для российских ученых?

Я бы сказал иначе. Академическая наука всегда создавала фундамент для оборонно-промышленного комплекса, но фундамент не сиюминутный. То, чем мы сегодня занимаемся, и то, для чего готовим кадры, будет востребовано лет через десять-пятнадцать. И востребовано не только военно-промышленным комплексом, а всем научно-техническим прогрессом.

Мой друг и коллега, президент Лондонского королевского общества и лауреат Нобелевской премии Джордж Портер на этот счет говорил так: «Вся наука — прикладная. Разница только в том, что отдельные приложения востребованы и возникают сегодня, а другие — через столетия».

А вот биткоин — новое слово в обиходе и новое явление. Как вы к нему относитесь?

Отрицательно. Это же выдумано все. А деньги должны иметь реальную стоимость и реальный бэкграунд.

Зато я очень хорошо, положительно отношусь к белорусам и к Белоруссии — это моя родина. Да вот недавно прочитал, что в Белоруссии разрешено все. Может быть, там руководство думает, что на этом они могут что-то выиграть? Не знаю, не думаю…

Цифровая экономика — штука непростая. Да, она развивается — электронное вместо бумажного. Однако и на этом, увы, можно воровать, и немало.

Многим памятны ваш оптимизм и ваши прогнозы в отношении солнечной энергетики — они не поменялись?

Нет. Будущее за ней, и это неоспоримо. В перспективе она способна покрыть все потребности жителей Земли.

А какие шансы у атомной генерации? Она будет развиваться или в итоге сойдет на нет?

Думаю, будет развиваться. В конечном счете все решает экономика. В первую очередь развивать будут то, что сегодня выгоднее. Солнечная энергетика станет выгодна экономически, думаю, лет через 20-30. Когда мы поймем, что энергетику нужно развивать в международном сотрудничестве и пустыня Сахара должна принадлежать всей планете, экономическая выгода солнечной энергетики станет неоспоримой. На юге нашей страны она может быть экономически выгодна уже сейчас…

И для космоса останется темой актуальной?

Конечно! Тут она на десятилетия определила все развитие космических исследований и у нас, и за рубежом. Если мне не изменяет память, первые два спутника обходились встроенными батареями, а на третьем уже были смонтированы солнечные панели. С тех же пор и американцы их стали ставить. На нижних орбитах — кремневые, на высоких — наши солнечные батареи на гетероструктурах. Тогда мы лидировали: у американцев еще не было, а мы уже ставили.

Затем, после распада СССР и последующих всех событий, мы не могли уже быть лидерами. По той причине, что прежде, в советские времена, мы позволяли себе изготовление солнечных батарей по дорогой технологии, на дорогих материалах. А уже тогда стали возникать новые подходы и технологии, которые нужно было развивать…

Разрушенный научно-технологический потенциал, тот, которым обладала наша страна во времена СССР, восстановить уже не удастся, да и не нужно. Главная задача сегодня - ускоренными темпами создать в России новый, мощный научно-технологический потенциал, а для этого необходимо точно знать истинное положение дел в науке и высшем образовании. Только тогда решения по управлению, поддержке и финансированию этой сферы будут приниматься на научной основе и дадут реальные результаты - считает главный научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН, руководитель Центра информатизации, социально-технологических исследований и науковедческого анализа (Центр ИСТИНА) Министерства промышленности, науки и технологий и Министерства образования Анатолий Ильич Ракитов. С 1991 по 1996 год он был советником Президента России по вопросам научно-технологической политики и информатизации, возглавлял Информационно-аналитический центр Администрации Президента РФ. За последние годы под руководством А. И. Ракитова и при его участии было выполнено несколько проектов, посвященных анализу развития науки, технологий и образования в России.

ПРОСТЫЕ ИСТИНЫ И НЕКОТОРЫЕ ПАРАДОКСЫ

Во всем мире, по крайней мере, так думает большинство, науку делают молодые. У нас же научные кадры стремительно стареют. В 2000 году средний возраст академиков РАН был более 70 лет. Это еще можно понять - большой опыт и большие достижения в науке даются не сразу. Но то, что средний возраст докторов наук - 61 год, а кандидатов - 52 года, тревожит. Если положение не изменится, то примерно к 2016 году средний возраст научных сотрудников достигнет 59 лет. Для российских мужчин это не только последний год допенсионной жизни, но и среднестатистическая ее продолжительность. Такая картина складывается в системе Академии наук. В вузах и отраслевых НИИ в общероссийском масштабе возраст докторов наук - 57-59 лет, а кандидатов - 51-52 года. Так что через 10-15 лет наука у нас может исчезнуть.

Благодаря высочайшей производительности суперкомпьютеры способны решать сложнейшие задачи. Самые мощные ЭВМ этого класса производительностью до 12 терафлоп (1 терафлоп - 1 триллион операций в секунду) выпускают в США и Японии. В августе нынешнего года о создании суперкомпьютера производительностью 1 терафлоп объявили российские ученые. На фото представлены кадры из телерепортажей, посвященных этому событию.

Но вот что интересно. По официальным данным, последние 10 лет конкурсы в вузы росли (2001 год стал в этом смысле рекордным), а аспирантура и докторантура "выпекали" молодых ученых высшей квалификации прямо-таки невиданными темпами. Если принять численность студентов, обучавшихся в вузах в 1991/92 учебном году, за 100%, то в 1998/99 году их стало на 21,2% больше. Численность аспирантов НИИ возросла за это время почти на треть (1577 человек), а аспирантов вузов - в 2,5 раза (82 584 человека). Прием в аспирантуру увеличился втрое (28 940 человек), а выпуск составил: в 1992 году - 9532 человека (23,2% из них с защитой диссертации), а в 1998-м - 14 832 человека (27,1% - с защитой диссертации).

Что же происходит у нас в стране с научными кадрами? Каков на самом деле их реальный научный потенциал? Почему они стареют? Картина в общих чертах такова. Во-первых, по окончании вузов далеко не все студенты и студентки рвутся в аспирантуру, многие идут туда, чтобы избежать армии или три года пожить вольготно. Во-вторых, защитившиеся кандидаты и доктора наук, как правило, могут найти достойную их звания зарплату не в государственных НИИ, КБ, ГИПРах и вузах, а в коммерческих структурах. И они уходят туда, оставляя своим титулованным научным руководителям возможность спокойно стареть.

Передовые вузы предоставляют возможность студентам пользоваться современной компьютерной техникой.

Сотрудники Центра информатизации, социально-технологических исследований и науковедческого анализа (Центр ИСТИНА) изучили около тысячи web-сайтов фирм и рекрутерских организаций с предложениями работы. Результат оказался таким: выпускникам вузов предлагают зарплату в среднем около 300 долларов (сегодня это почти 9 тысяч рублей), экономистам, бухгалтерам, менеджерам и маркетологам - 400-500 долларов, программистам, высококвалифицированным банковским специалистам и финансистам - от 350 до 550 долларов, квалифицированным менеджерам - 1500 долларов и более, но это уже редкость. Между тем среди всех предложений нет даже упоминания о научных работниках, исследователях и т. п. Это означает, что молодой кандидат или доктор наук обречен либо работать в среднем вузе или НИИ за зарплату, эквивалентную 30-60 долларам, и при этом постоянно метаться в поисках стороннего заработка, совместительства, частных уроков и т. п., либо устроиться в коммерческую фирму не по специальности, где ни кандидатский, ни докторский диплом ему не пригодится, разве что для престижа.

Но есть и другие важные причины ухода молодых из научной сферы. Не хлебом единым жив человек. Ему нужна еще возможность совершенствоваться, реализовать себя, утвердиться в жизни. Он хочет видеть перспективу и чувствовать себя, по крайней мере, на одном уровне с зарубежными коллегами. В наших, российских, условиях это почти невозможно. И вот почему. Во-первых, наука и опирающиеся на нее высокотехнологичные разработки у нас очень мало востребованы. Во-вторых, экспериментальная база, учебно-исследовательское оборудование, аппараты и приборы в учебных заведениях физически и морально устарели на 20-30 лет, а в лучших, самых передовых университетах и НИИ - на 8-11 лет. Если учесть, что в развитых странах технологии в наукоемких производствах сменяют друг друга через каждые 6 месяцев - 2 года, такое отставание может стать необратимым. В-третьих, система организации, управления, поддержки науки и научных исследований и, что особенно важно, информационное обеспечение остались, в лучшем случае, на уровне 1980-х годов. Поэтому почти каждый действительно способный, а тем более талантливый молодой ученый, если он не хочет деградировать, стремится уйти в коммерческую структуру или уехать за границу.

По официальной статистике, в 2000 году в науке были заняты 890,1 тысячи человек (в 1990 году в 2 с лишним раза больше - 1943,3 тысячи человек). Если же оценивать потенциал науки не по численности сотрудников, а по результатам, то есть по количеству зарегистрированных, особенно за рубежом, патентов, проданных, в том числе за рубеж, лицензий и публикаций в престижных международных изданиях, то окажется, что мы уступаем наиболее развитым странам в десятки, а то и в сотни раз. В США, например, в 1998 году в науке были заняты 12,5 миллиона человек, из них - 505 тысяч докторов наук. Выходцев из стран СНГ среди них не более 5%, причем многие выросли, учились и получили ученые степени там, а не здесь. Таким образом, утверждать, что Запад живет за счет нашего научно-интеллектуального потенциала, было бы неправильно, а вот оценить его реальное состояние и перспективы стоит.

НАУЧНО-ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ И НАУЧНО-ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ

Бытует мнение, что, несмотря на все трудности и потери, старение и отток кадров из науки, у нас все же сохраняется научно-интеллектуальный потенциал, который позволяет России оставаться в ряду ведущих держав мира, а наши научные и технологические разработки до сих пор привлекательны для зарубежных и отечественных инвесторов, правда, инвестиции мизерны.

На самом деле, чтобы наша продукция завоевала внутренний и внешний рынок, она должна качественно превосходить продукцию конкурентов. Но качество продукции напрямую зависит от технологии, а современные, прежде всего высокие технологии (как раз они наиболее рентабельны) - от уровня научных исследований и технологических разработок. В свою очередь, их качество тем выше, чем выше квалификация ученых и инженеров, а ее уровень зависит от всей системы образования, особенно высшего.

Если говорить о научно-технологическом потенциале, то это понятие включает не только ученых. Его составляющие еще и приборно-экспериментальный парк, доступ к информации и ее полнота, система управления и поддержки науки, а также вся инфраструктура, обеспечивающая опережающее развитие науки и информационного сектора. Без них ни технологии, ни экономика просто не могут быть работоспособными.

Очень важный вопрос - подготовка специалистов в вузах. Попытаемся разобраться как их готовят на примере наиболее быстро развивающихся секторов современной науки, к которым относятся медико-биологические исследования, исследования в сфере информационных технологий и создания новых материалов. По данным последнего, изданного в США в 2000 году справочника "Science and engineering indicators", в 1998 году расходы только на эти направления были сопоставимы с расходами на оборону и превосходи ли расходы на космические исследования. Всего на развитие науки в США было затрачено 220,6 миллиарда долларов, из них две трети (167 миллиардов долларов) - за счет корпоративного и частного секторов. Значительная часть этих гигантских средств пошла на медико-биологические и особенно биотехнологические исследования. Значит, они были в высшей степени рентабельны, поскольку деньги в корпоративном и частном секторах тратят только на то, что приносит прибыль. Благодаря внедрению результатов этих исследований улучшились здравоохранение, состояние окружающей среды, увеличилась продуктивность сельского хозяйства.

В 2000 году специалисты Томского государственного университета совместно с учеными Центра ИСТИНА и нескольких ведущих вузов России исследовали качество подготовки биологов в российских вузах. Ученые пришли к выводу, что в классических университетах преподают в основном традиционные биологические дисциплины. Ботаника, зоология, физиология человека и животных есть в 100% вузов, физиология растений - в 72%, а такие предметы, как биохимия, генетика, микробиология, почвоведение - только в 55% вузов, экология - в 45% вузов. В то же время современные дисциплины: биотехнологию растений, физико-химическую биологию, электронную микроскопию - преподают лишь в 9% вузов. Таким образом, по самым важным и перспективным направлениям биологической науки студентов готовят менее чем в 10% классических университетов. Есть, конечно, исключения. Например, МГУ им. Ломоносова и особенно Пущинский государственный университет, работающий на базе академгородка, выпускают только магистров, аспирантов и докторантов, причем соотношение учащихся и научных руководителей в нем - примерно 1:1.

Такие исключения подчеркивают, что студенты-биологи могут получить профессиональную подготовку на уровне начала XXI века лишь в считанных вузах, да и то небезупречную. Почему? Поясню на примере. Для решения проблем генной инженерии, использования технологии трансгенов в животноводстве и растениеводстве, синтеза новых лекарственных препаратов нужны современные суперкомпьютеры. В США, Японии, странах Евросоюза они есть - это мощные ЭВМ производительностью не менее 1 терафлоп (1 триллион операций в секунду). В университете Сент-Луиса уже два года назад студенты имели доступ к суперкомпьютеру мощностью 3,8 терафлоп. Сегодня производительность самых мощных суперкомпьютеров достигла 12 терафлоп, а в 2004 году собираются выпустить суперкомпьютер мощностью 100 терафлоп. В России же таких машин нет, лучшие наши суперкомпьютерные центры работают на ЭВМ значительно меньшей мощности. Правда, нынешним летом российские специалисты объявили о создании отечественного суперкомпьютера производительностью 1 терафлоп.

Наше отставание в информационных технологиях имеет прямое отношение к подготовке будущих интеллектуальных кадров России, в том числе и биологов, поскольку компьютерный синтез, например, молекул, генов, расшифровка генома человека, животных и растений могут дать реальный эффект лишь на базе самых мощных вычислительных систем.

Наконец, еще один интересный факт. Томские исследователи выборочно опросили преподавателей биологических факультетов вузов и установили, что лишь 9% из них более или менее регулярно пользуются Интернетом. При хроническом дефиците научной информации, получаемой в традиционной форме, не иметь доступа к Интернету или не уметь пользоваться его ресурсами означает только одно - нарастающее отставание в биологических, биотехнологических, генно-инженерных и прочих исследованиях и отсутствие совершенно необходимых в науке международных связей.

Нынешние студенты даже на самых передовых биологических факультетах получают подготовку на уровне 70-80-х годов прошлого века, хотя в жизнь они вступают уже в XXI веке. Что касается научно-исследовательских институтов, то только примерно 35 биологических НИИ РАН имеют более или менее современное оборудование, и поэтому только там проводятся исследования на передовом уровне. Участвовать в них могут лишь немногие студенты нескольких университетов и Образовательного центра РАН (создан в рамках программы "Интеграция науки и образования" и имеет статус университета), получающие подготовку на базе академических НИИ.

Другой пример. Первое место среди высоких технологий занимает авиакосмическая отрасль. В ней задействовано все: компьютеры, современные системы управления, точное приборостроение, двигателе- и ракетостроение и т. д. Хотя Россия занимает в этой отрасли достаточно прочные позиции, отставание заметно и здесь. Касается оно в немалой степени и авиационных вузов страны. Участвовавшие в наших исследованиях специалисты Технологического университета МАИ назвали несколько самых болезненных проблем, связанных с подготовкой кадров для авиакосмической отрасли. По их мнению, уровень подготовки преподавателей прикладных кафедр (проектно-конструкторских, технологических, расчетных) в области современных информационных технологий все еще низок. Это во многом объясняется отсутствием притока молодых преподавательских кадров. Стареющий профессорско-преподавательский состав не в состоянии интенсивно осваивать постоянно совершенствующиеся программные продукты не только из-за пробелов в компьютерной подготовке, но и из-за нехватки современных технических средств и программно-информационных комплексов и, что далеко немаловажно, из-за отсутствия материальных стимулов.

Еще одна важная отрасль - химическая. Сегодня химия немыслима без научных исследований и высокотехнологичных производственных систем. В самом деле, химия - это новые строительные материалы, лекарства, удобрения, лаки и краски, синтез материалов с заданными свойствами, сверхтвердых материалов, пленок и абразивов для приборо- и машиностроения, переработка энергоносителей, создание буровых агрегатов и т. д.

Каково же положение в химической промышленности и особенно в сфере прикладных экспериментальных исследований? Для каких отраслей мы готовим специалистов - химиков? Где и как они будут "химичить"?

Ученые Ярославского технологического университета, изучавшие этот вопрос совместно со специалистами Центра ИСТИНА, приводят такие сведения: сегодня на долю всей российской химической промышленности приходится около 2% мирового производства химической продукции. Это лишь 10% объема химического производства США и не более 50-75% объема химического производства таких стран, как Франция, Великобритания или Италия. Что же касается прикладных и экспериментальных исследований, особенно в вузах, то картина такова: к 2000 году в России было выполнено всего 11 научно-исследовательских работ, а число экспериментальных разработок упало практически до нуля при полном отсутствии финансирования. Технологии, используемые в химической отрасли, устарели по сравнению с технологиями развитых промышленных стран, где они обновляются каждые 7-8 лет. У нас даже крупные заводы, например по производству удобрений, получившие большую долю инвестиций, работают без модернизации в среднем 18 лет, а в целом по отрасли оборудование и технологии обновляются через 13-26 лет. Для сравнения: средний возраст химических заводов США составляет шесть лет.

МЕСТО И РОЛЬ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Главный генератор фундаментальных исследований в нашей стране - Российская академия наук, но в ее более или менее сносно оборудованных институтах работают всего около 90 тысяч сотрудников (вместе с обслуживающим персоналом), остальные (более 650 тысяч человек) трудятся в НИИ и вузах. Там тоже проводятся фундаментальные исследования. По данным Минобразования РФ, в 1999 году в 317 вузах их было выполнено около 5 тысяч. Средние бюджетные затраты на одно фундаментальное исследование - 34 214 рублей. Если учесть, что сюда входит приобретение оборудования и объектов исследования, затраты на электроэнергию, накладные расходы и т. д., то на зарплату остается всего от 30 до 40%. Нетрудно подсчитать, что если в фундаментальном исследовании участвуют хотя бы 2-3 научных сотрудника или преподавателя, то они могут рассчитывать на прибавку к заработной плате в лучшем случае 400-500 рублей в месяц.

Что касается заинтересованности студентов в научных исследованиях, то она держится скорее на энтузиазме, а не на материальном интересе, а энтузиастов в наши дни совсем немного. При этом тематика вузовских исследований очень традиционна и далека от нынешних проблем. В 1999 году в вузах провели 561 исследование по физике, а по биотехнологии - всего 8. Так было тридцать лет назад, но никак не должно быть сегодня. Кроме того, фундаментальные исследования стоят миллионы, а то и десятки миллионов долларов - с помощью проволочек, консервных банок и прочих самодельных приспособлений их уже давным-давно не проводят.

Разумеется, есть дополнительные источники финансирования. В 1999 году 56% научных исследований в вузах финансировались за счет хозрасчетных работ, но они не были фундаментальными и не могли радикально решить проблему формирования нового кадрового потенциала. Руководители наиболее престижных вузов, получающих заказы на научно-исследовательские работы от коммерческих клиентов или зарубежных фирм, понимая, насколько нужна в науке "свежая кровь", начали в последние годы доплачивать тем аспирантам и докторантам, кого они хотели бы оставить в вузе на исследовательской или преподавательской работе, закупать новое оборудование. Но такие возможности есть лишь у очень немногих университетов.

СТАВКА НА КРИТИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ

Понятие "критические технологии" впервые появилось в Америке. Так назвали перечень технологических направлений и разработок, которые в первую очередь поддерживало правительство США в интересах экономического и военного первенства. Их отбирали на основе чрезвычайно тщательной, сложной и многоступенчатой процедуры, включавшей экспертизу каждого пункта перечня финансистами и профессиональными учеными, политиками, бизнесменами, аналитиками, представителями Пентагона и ЦРУ, конгрессменами и сенаторами. Критические технологии тщательно изучали специалисты в сфере науковедения, науко- и ехнометрии.

Несколько лет назад Правительство России тоже утвердило подготовленный Министерством науки и технической политики (в 2000 году оно переименовано в Министерство промышленности, науки и технологий) список критических технологий из более 70 основных рубрик, каждая из которых включала несколько конкретных технологий. Их общее число превышало 250. Это гораздо больше, чем, например, в Англии - стране с очень высоким научным потенциалом. Ни по средствам, ни по кадрам, ни по оборудованию Россия не могла создать и реализовать такое количество технологий. Три года назад то же министерство подготовило новый перечень критических технологий, включающий 52 рубрики (до сих пор, кстати, не утвержденный правительством), но и он нам не по карману.

Чтобы представить истинное положение дел, приведу некоторые результаты выполненного Центром ИСТИНА анализа двух критических технологий из последнего перечня. Это иммунокоррекция (на Западе используют термин "иммунотерапия" или "иммуномодулирование") и синтез сверхтвердых материалов. Обе технологии опираются на серьезные фундаментальные исследования и нацелены на промышленное внедрение. Первая важна для поддержания здоровья человека, вторая - для радикальной модернизации многих промышленных производств, в том числе оборонных, гражданского приборо- и машиностроения, буровых установок и т. д.

Иммунокоррекция предполагает прежде всего создание новых лекарственных препаратов. Сюда относятся и технологии производства иммуностимуляторов для борьбы с аллергией, онкологическими заболеваниями, рядом простудных и вирусных инфекций и т. д. Оказалось, что при общем сходстве структуры исследования, проводившиеся в России, явно отстают. Например, в США по самому важному направлению - иммунотерапии дендритными клетками, успешно применяющейся при лечении онкологических заболеваний, число публикаций увеличилось за 10 лет более чем в 6 раз, а у нас по этой тематике публикаций не было. Я допускаю, что исследования у нас ведутся, но если они не зафиксированы в публикациях, патентах и лицензиях, то вряд ли имеют большое значение.

За последнее десятилетие Фармакологический комитет России зарегистрировал 17 отечественных иммуномодулирующих препаратов, 8 из них относятся к классу пептидов, которые сейчас почти не пользуются спросом на международном рынке. Что касается отечественных иммуноглобулинов, то их низкое качество заставляет удовлетворять спрос за счет препаратов зарубежного производства.

А вот некоторые результаты, относящиеся к другой критической технологии - синтезу сверхтвердых материалов. Исследования известного науковеда Ю. В. Грановского показали, что здесь есть "эффект внедрения": полученные российскими учеными результаты реализуются в конкретной продукции (абразивы, пленки и т. д.), выпускающейся отечественными предприятиями. Однако и здесь положение далеко не благополучное.

Особенно настораживает ситуация с патентованием научных открытий и изобретений в этой области. Некоторые патенты Института физики высоких давлений РАН, выданные в 2000 году, были заявлены еще в 1964, 1969, 1972, 1973, 1975 годах. Разумеется, виноваты в этом не ученые, а системы экспертизы и патентования. Сложилась парадоксальная картина: с одной стороны, результаты научных исследований признаются оригинальными, а с другой - они заведомо бесполезны, поскольку базируются на давно ушедших в прошлое технологических разработках. Эти открытия безнадежно устарели, и вряд ли лицензии на них будут пользоваться спросом.

Таково состояние нашего научно-технологического потенциала, если покопаться в его структуре не с дилетантских, а с науковедческих позиций. А ведь речь идет о наиболее важных, с точки зрения государства, критических технологиях.

НАУКА ДОЛЖНА БЫТЬ ВЫГОДНА ТЕМ, КТО ЕЕ СОЗДАЕТ

Еще в XVII веке английский философ Томас Гоббс писал, что людьми двигает выгода. Через 200 лет Карл Маркс, развивая эту мысль, утверждал, что история есть не что иное, как деятельность людей, преследующих свои цели. Если та или иная деятельность не выгодна (в данном случае речь идет о науке, об ученых, разработчиках современных технологий), то нечего ожидать, что в науку пойдут наиболее талантливые, первоклассно подготовленные молодые ученые, которые почти даром и при отсутствии подобающей инфраструктуры будут двигать ее вперед.

Сегодня ученые говорят, что им невыгодно патентовать результаты своих исследований в России. Они оказываются собственностью НИИ и шире - государства. Но у государства, как известно, средств на их внедрение почти нет. Если новые разработки все же доходят до стадии промышленного производства, то их авторы в лучшем случае получают премию 500 рублей, а то и вовсе ничего. Гораздо выгоднее положить документацию и опытные образцы в портфель и слетать в какую-нибудь высокоразвитую страну, где труд ученых ценится иначе. "Если своим, - сказал мне один зарубежный бизнесмен, - мы заплатили бы за определенную научную работу 250-300 тысяч долларов, то вашим заплатим за нее же 25 тысяч долларов. Согласитесь, что это лучше, чем 500 рублей".

Пока интеллектуальная собственность не будет принадлежать тому, кто ее создает, пока ученые не начнут получать от нее прямую выгоду, пока не внесут радикальные изменения по этому вопросу в наше несовершенное законодательство, на прогресс науки и технологии, на развитие научно-технологического потенциала, а следовательно, и на подъем экономики в нашей стране надеяться бессмысленно. Если положение не изменится, государство может остаться без современных технологий, а значит, и без конкурентоспособной продукции. Так что в условиях рыночной экономики выгода - не позор, а важнейший стимул общественного и экономического развития.

РЫВОК В БУДУЩЕЕ ЕЩЕ ВОЗМОЖЕН

Что же можно и нужно делать для того, чтобы наука, которая еще сохранилась в нашей стране, начала развиваться и стала мощным фактором роста экономики и совершенствования социальной сферы?

Во-первых, необходимо, не откладывая ни на год, ни даже на полгода, радикально повысить качество подготовки хотя бы той части студентов, аспирантов и докторантов, которая готова остаться в отечественной науке.

Во-вторых, сосредоточить крайне ограниченные финансовые ресурсы, выделяемые на развитие науки и образования, на нескольких приоритетных направлениях и критических технологиях, ориентированных исключительно на подъем отечественной экономики, социальной сферы и государственные нужды.

В-третьих, в государственных НИИ и вузах направить основные финансовые, кадровые, информационные и технические ресурсы на те проекты, которые могут дать действительно новые результаты, а не распылять средства по многим тысячам псевдофундаментальных научных тем.

В-четвертых, пора создавать на базе лучших высших учебных заведений федеральные исследовательские университеты, отвечающие самым высоким международным стандартам в сфере научной инфраструктуры (информация, экспериментальное оборудование, современные сетевые коммуникации и информационные технологии). В них будут готовить первоклассных молодых специалистов для работы в отечественной академической и отраслевой науке и высшей школе.

В-пятых, пора на государственном уровне принять решение о создании научно-технологических и образовательных консорциумов, которые объединят исследовательские университеты, передовые НИИ и промышленные предприятия. Их деятельность должна быть ориентирована на научные исследования, инновации и радикальную технологическую модернизацию. Это позволит нам выпускать высококачественную, постоянно обновляющуюся, конкурентоспособную продукцию.

В-шестых, в самые сжатые сроки решением правительства нужно поручить Минпромнауки, Минобразования, другим министерствам, ведомствам и администрации регионов, где есть государственные вузы и НИИ, приступить к выработке законодательных инициатив по вопросам интеллектуальной собственности, улучшения процессов патентования, научного маркетинга, научно-образовательного менеджмента. Нужно законодательно закрепить возможность резкого (постадийного) повышения заработной платы ученых, начиная в первую очередь с государственных научных академий (РАН, РАМН, РАСХН), государственных научно-технических центров и исследовательских университетов.

Наконец, в-седьмых, необходимо срочно принять новый перечень критических технологий. Он должен содержать не более 12-15 основных позиций, ориентированных в первую очередь на интересы общества. Именно их и должно сформулировать государство, подключив к этой работе, например, Министерство промышленности, науки и технологий, Министерство образования, Российскую академию наук и государственные отраслевые академии.

Естественно, выработанные таким образом представления о критических технологиях, с одной стороны, должны опираться на фундаментальные достижения современной науки, а с другой - учитывать специфику страны. Например, для крохотного княжества Лихтенштейн, обладающего сетью первоклассных дорог и высокоразвитым транспортным сервисом, транспортные технологии давно не являются критическими. Что касается России, страны с огромной территорией, разбросанными населенными пунктами и сложными климатическими условиями, то для нее создание новейших транспортных технологий (воздушных, наземных и водных) - действительно решающий вопрос с экономической, социальной, оборонной, экологической и даже геополитической точек зрения, ведь наша страна может связать главной магистралью Европу и Тихоокеанский регион.

Учитывая достижения науки, специфику России и ограниченность ее финансовых и иных ресурсов, можно предложить очень краткий перечень действительно критических технологий, которые дадут быстрый и ощутимый результат и обеспечат устойчивое развитие и рост благосостояния людей.

К критическим следует отнести:

* энергетические технологии: атомную энергетику, включая переработку радиоактивных отходов, и глубокую модернизацию традиционных теплоэнергетических ресурсов. Без этого страна может вымерзнуть, а промышленность, сельское хозяйство и города остаться без электричества;
* транспортные технологии. Для России современные дешевые, надежные, эргономичные транспортные средства - важнейшее условие социального и экономического развития;
* информационные технологии. Без современных средств информатизации и связи управление, развитие производства, науки и образования, даже простое человеческое общение будут просто невозможны;
* биотехнологические исследования и технологии. Только их стремительное развитие позволит создать современное рентабельное сельское хозяйство, конкурентоспособные пищевые отрасли, поднять на уровень требований XXI века фармакологию, медицину и здравоохранение;
* экологические технологии. Особенно это касается городского хозяйства, поскольку в городах сегодня проживает до 80% населения;
* рациональное природопользование и геологоразведку. Если эти технологии не будут модернизированы, страна останется без сырьевых ресурсов;
* машиностроение и приборостроение как основу промышленности и сельского хозяйства;
* целый комплекс технологий для легкой промышленности и производства бытовых товаров, а также для жилищного и дорожного строительства. Без них говорить о благосостоянии и социальном благополучии населения совершенно бессмысленно.

Если такие рекомендации будут приняты и мы начнем финансировать не вообще приоритетные направления и критические технологии, а только те, которые реально необходимы обществу, то не только решим сегодняшние проблемы России, но и построим трамплин для прыжка в будущее.

ВОСЕМЬ КРИТИЧЕСКИХ ТЕХНОЛОГИЙ, СПОСОБНЫХ ПОДНЯТЬ ЭКОНОМИКУ И БЛАГОСОСТОЯНИЕ РОССИЯН:

3. 4.

5. Рациональное природопользование и геологоразведк. 6.

Академик Российской академии естественных наук А. РАКИТОВ.

Литература

Алферов Ж., акад. РАН. Физика на пороге XXI века. - № 3, 2000 г.

Алферов Ж., акад. РАН. России без собственной электроники не обойтись. - № 4, 2001 г.

Белоконева О. Технология XXI века в России. Быть или не быть. - № 1, 2001 г.

Воеводин В. Суперкомпьютеры: вчера, сегодня, завтра. - № 5, 2000 г.

Глеба Ю., акад. НАНУ. Еще раз о биотехнологии, но больше о том, как нам выйти в мир. - № 4, 2000 г.

Патон Б., президент НАНУ, акад. РАН. Сварка и родственные технологии в XXI веке. - № 6, 2000 г.

МЕТОДОЛОГИЯ

А.М.Новиков

О РОЛИ НАУКИ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

В настоящее время в обществе происходит стремительная переоценка роли науки в развитии человечества. Цель данной статьи – выяснить причины этого явления и рассмотреть основные тенденции дальнейшего развития науки и взаимоотношений в традиционном «тандеме» наука – практика.

Для начала обратимся к истории. Начиная с эпохи Возрождения, наука, отодвинув на задний план религию, заняла ведущую позицию в мировоззрении человечества. Если в прошлом выносить те или иные мировоззренческие суждения могли только иерархи церкви, то, впоследствии, эта роль целиком перешла к сообществу ученых. Научное сообщество диктовало обществу правила практически во всех областях жизни, наука являлась высшим авторитетом и критерием истинности. На протяжении нескольких веков ведущей, базовой деятельностью, цементирующей различные профессиональные области деятельности людей являлась наука . Именно наука была важнейшим, базовым институтом, так как в ней формировалась и единая картина мира, и общие теории, и по отношению к этой картине выделялись частные теории и соответственные предметные области профессиональных деятельностей в общественной практике. «Центром» развития общества являлись научные знания, а производство этих знаний – основным видом производства, определяющем возможности остальных видов и материального, и духовного производства.

Но во второй половине ХХ века определились кардинальные противоречия в развитии общества: как в самой науке, так и в общественной практике. Рассмотрим их.
Противоречия в науке:
1. Противоречия в строении единой картины мира, созданной наукой, и внутренние противоречия в самой структуре научного знания, которые породила сама же наука, создание представлений о смене научных парадигм (работы Т. Куна, К. Поппера и др.);
2. Стремительный рост научного знания, технологизация средств его производства привели к резкому увеличению дробности картины мира и, соответственно, дроблению профессиональных областей на множество специальностей;
3. Современное общество не только сильно дифференцировалось, но и стало реально поликультурным. Если раньше все культуры описывались в едином «ключе» европейской научной традиции, то сегодня каждая культура претендует на собственную форму самоописания и самоопределения в истории. Возможность описания единой мировой истории оказалась крайне проблематичной и обреченной на мозаичность. Встал практический вопрос о том, как соорганизовать «мозаичное» общество, как управлять им. Оказалось, что традиционные научные модели «работают» в очень узком ограниченном диапазоне: там, где идет речь о выделении общего, универсального, но не там, где постоянно необходимо удерживать разное как разное;
4. Но главное даже не в этом. Главное в том, что за последние десятилетия роль науки (в самом широком смысле) существенно изменилась по отношению к общественной практике (также понимаемой в самом широком смысле). Триумф науки миновал. С XVIII века до середины прошлого ХХ века в науке открытия следовали за открытиями, а практика следовала за наукой, «подхватывая» эти открытия и реализуя их в общественном производстве – как материальном, так и духовном. Но затем этот этап резко оборвался – последним крупным научным открытием было создание лазера (СССР, 1956г.). Постепенно, начиная с этого момента, наука стала все больше «переключаться» на технологическое совершенствование практики: понятие «научно-техническая революция» сменилось понятием «технологическая революция», а также, вслед за этим появилось понятие «технологическая эпоха» и т.п. Основное внимание ученых переключилось на развитие технологий. Возьмем, к примеру, стремительное развитие компьютерной техники и компьютерных технологий. С точки зрения «большой науки» современный компьютер по сравнению с первыми компьютерами 40-х гг. XX в. принципиально ничего нового не содержит. Но неизмеримо уменьшились его размеры, увеличилось быстродействие, разрослась память, появились языки непосредственного общения компьютера с человеком и т.д. – т.е. стремительно развиваются технологии. Таким образом, наука как бы переключилась больше на непосредственное обслуживание практики.
Если раньше в ходу были теории и законы, то теперь наука все реже достигает этого уровня обобщения, концентрируя свое внимание на моделях, характеризующихся многозначностью возможных решений проблем. Кроме того, очевидно, работающая модель полезнее отвлеченной теории.
Исторически известны два основных подхода к научным исследованиям. Автором первого является Г. Галилей. Целью науки, с его точки зрения, является установление порядка, лежащего в основе явлений, чтобы представлять возможности объектов, порожденных этим порядком, и, соответственно, открывать новые явления. Это так называемая «чистая наука», теоретическое познание.
Автором второго подхода был Френсис Бэкон. О нем вспоминают гораздо реже, хотя сейчас возобладала именно его точка зрения: «я работаю, чтобы заложить основы будущего процветания и мощи человечества. Для достижения этой цели я предлагаю науку, искусную не в схоластических спорах, а в изобретении новых ремесел…». Наука сегодня идет именно по этому пути – пути технологического совершенствования практики;
5. Если ранее наука производила «вечное знание», а практика пользовалась «вечным знанием», т.е. законы, принципы, теории жили и «работали» столетия или, в худшем случае, десятилетия, то в последнее время наука в значительной мере переключилась, особенно в гуманитарных общественных и технологических отраслях, на знание «ситуативное».
В первую очередь, это явление связано с принципом дополнительности . Принцип дополнительности возник в результате новых открытий в физике на рубеже ХIХ и ХХ веков, когда выяснилось, что исследователь, изучая объект, вносит в него, в том числе посредством применяемого прибора, определенные изменения. Этот принцип был впервые сформулирован Н. Бором: воспроизведение целостности явления требует применения в познании взаимоисключающих «дополнительных» классов понятий. В физике, в частности, это означало, что получение экспериментальных данных об одних физических величинах неизменно связано с изменением данных о других величинах, дополнительных к первым. Тем самым с помощью дополнительности устанавливалась эквивалентность между классами понятий, описывающими противоречивые ситуации в различных сферах познания.
Принцип дополнительности существенно повернул весь строй науки. Если классическая наука функционировала как цельное образование, ориентированное на получение системы знаний в окончательном и завершенном виде; на однозначное исследование событий; на исключение из контекста науки влияния деятельности исследователя и используемых им средств; на оценку входящего в наличный фонд науки знания как абсолютно достоверного; то с появлением принципа дополнительности ситуация изменилась. Важно следующее: включение субъектной деятельности исследователя в контекст науки привело к изменению понимания предмета знания: им стала теперь не реальность «в чистом виде», а некоторый ее срез, заданный через призмы принятых теоретических и эмпирических средств и способов ее освоения познающим субъектом; взаимодействие изучаемого объекта с исследователем (в том числе посредством приборов) не может не привести к различной проявляемости свойств объекта в зависимости от типа его взаимодействия с познающим субъектом в различных, часто взаимоисключающих условиях. А это означает правомерность и равноправие различных научных описаний объекта, в том числе различных теорий, описывающих один и тот же объект, одну и ту же предметную область. Поэтому, очевидно, булгаковский Воланд и говорит: «Все теории стоят одна другой».
Так, например, в настоящее время многие социально-экономические системы исследуются посредством построения математических моделей с использованием различных разделов математики: дифференциальных уравнений, теории вероятностей, нечеткой логики, интервального анализа и др. Причем интерпретация результатов моделирования одних и тех же явлений, процессов с использованием разных математических средств дают хотя и близкие, но все же разные выводы.
Во-вторых, значительная часть научных исследований сегодня проводится в прикладных областях, в частности, в экономике, технологиях, в образовании и т.д. и посвящается разработке оптимальных ситуативных моделей организации производственных, финансовых структур, образовательных учреждений, фирм и т.п. Но оптимальных в данное время и в данных конкретных условиях. Результаты таких исследований актуальны непродолжительное время – изменятся условия и такие модели никому уже не будут нужны. Но тем не менее и такая наука необходима и такого рода исследования являются в полном смысле научными исследованиями .
6. Далее, если раньше мы произносили слово «знание», как бы автоматически подразумевая под этим научное знание, то сегодня помимо научного знания человеку приходиться пользоваться знаниями и совершенно иного рода. Например, знание правил пользования компьютерным текстовым редактором – это достаточно сложное знание. Но вряд ли научное – ведь с появлением какого-либо нового текстового редактора прежнее «знание» уйдет в небытие. Или же банки и базы данных, стандарты, статистические показатели, расписания движения транспорта, огромные информационные массивы в Интернете и т.д. и т.п., чем каждому человеку приходится все больше и больше пользоваться в повседневной жизни. То есть научное знание сегодня сосуществует с другими, ненаучными знаниями. Часто в публикациях авторы предлагают разделять эти понятия на знание (научное знание) и информацию .
Противоречия в практике. Развитие науки, в первую очередь, естественнонаучного и технического знания обеспечило человечеству развитие индустриальной революции , благодаря которой к середине ХХ века была, в основном, решена главная проблема, довлевшая над всем человечеством на протяжении всей истории – проблема голода. Человечество впервые за всю историю смогло накормить себя (в основном), а также создать для себя благоприятные бытовые условия (опять же в основном). И тем самым был обусловлен переход человечества в совершенно новую, так называемую постиндустриальную эпоху своего развития, когда появилось изобилие продовольствия, товаров, услуг, и когда, в связи с этим, стала развиваться во всей мировой экономике острейшая конкуренция. Поэтому за короткое время в мире стали происходить огромные деформации – политические, экономические, общественные, культурные и т.д. И, в том числе, одним из признаков этой новой эпохи стали нестабильность, динамизм политических, экономических, общественных, правовых, технологических и других ситуаций. Все в мире стало непрерывно и стремительно изменяться. И, следовательно, практика должна постоянно перестраиваться применительно к новым и новым условиям. И, таким образом, инновационность практики становится атрибутом времени .
Если раньше, еще несколько десятилетий назад в условиях относительно длительной стабильности образа жизни общественная практика, практические работники – инженеры, агрономы, врачи, учителя, технологи и т.д. - могли спокойно ждать, пока наука, ученые (а также, в былые времена в СССР, и центральные органы власти) разработают новые рекомендации, а потом их апробируют в эксперименте, а потом конструкторы и технологи разработают и апробируют соответствующие конструкции и технологии, и лишь потом дело дойдет до массового внедрения в практику, то такое ожидание сегодня стало бессмысленным. Пока все это произойдет, ситуация изменится коренным образом. Поэтому практика, естественно и объективно устремилась по другому пути – практические работники стали создавать инновационные модели социальных, экономических, технологических, образовательных и т.д. систем сами: авторские модели производств, фирм, организаций, школ, авторские технологии, авторские методики и т.д.
Еще в прошлом веке, наряду с теориями, проявились такие интеллектуальные организованности как проекты и программы , а к концу ХХ века деятельности по их созданию и реализации стали массовыми. Обеспечиваются они не только и не столько теоретическими знаниями, сколько аналитической работой. Сама же наука за счет своей теоретической мощи породила способы массового изготовления новых знаковых форм (моделей, алгоритмов, баз данных и т.п.), и это стало теперь материалом для новых технологий. Эти технологии уже не только вещного, но и знакового производства, а в общем технологии, наряду с проектами, программами, стали ведущей формой организации деятельности. Специфика современных технологий заключается в том, что ни одна теория, ни одна профессия не могут покрыть весь технологический цикл того или иного производства. Сложная организация больших технологий приводит к тому, что бывшие профессии обеспечивают лишь одну - две ступени больших технологических циклов, и для успешной работы и карьеры человеку важно быть не только профессионалом, но быть способным активно и грамотно включаться в эти циклы.
Но для грамотной организации проектов, для грамотного построения и реализации новых технологий, инновационных моделей практическим работникам понадобился научный стиль мышления, который включает такие необходимые в данном случае качества как диалектичность, системность, аналитичность, логичность, широту видения проблем и возможных последствий их решения. И, очевидно, главное, - понадобились навыки научной работы, в первую очередь – умения быстро ориентироваться в потоках информации и создавать, строить новые модели – как познавательные (научные гипотезы), так и прагматические (практические) инновационные модели новых систем – экономических, производственных, технологических, образовательных и т.д. Вот в этом, очевидно, и заключается наиболее общая причина устремления практических работников всех рангов – менеджеров, финансистов, инженеров, технологов, педагогов и т.д. к науке, к научным исследованиям – как общемировая тенденция .
Действительно, во всем Мире, в том числе и, возможно, более всего, в России, стремительно растет количество защищаемых диссертаций и получаемых ученых степеней . Причем, если в предшествующие периоды истории ученая степень была нужна лишь научным работникам и преподавателям ВУЗов, то сегодня основная масса диссертаций защищается практическими работниками – наличие ученой степени становится показателем уровня профессиональной квалификации специалиста . А аспирантура и докторантура (и, соответственно, соискательство) становятся очередными ступенями образования . В этом отношении интересна динамика уровня заработной платы работников в зависимости от уровня их образования. Так, в США на протяжении 80-х годов прошлого века почасовая заработная плата лиц с высшим образованием увеличилась на 13 процентов, тогда как с незаконченным высшим – снизилась на 8 процентов, со средним образованием – сократилась на 13 процентов, а те, кто не окончил даже среднюю школу, потеряли 18 процентов заработка. Но в 90-х г.г. рост заработной платы выпускников ВУЗов приостановился – люди с высшим образованием стали к этому времени как бы «средними» работниками – как в 80-е годы выпускники школ. Стала стремительно расти заработная плата лиц с учеными степенями – бакалавров на 30 процентов, докторов – почти вдвое. То же самое происходит и в России – на работу в престижную фирму более охотно берут кандидата, а то и доктора наук, чем просто специалиста с высшим образованием.

T -

Мы живем в эпоху величайших перемен. Четыре тысячи лет мир развивался по восходящей логарифмической кривой. Население все время росло, но в последние 50 лет — период исторически ничтожный — роста нет. В физике такое явление называется «фазовый переход »: сначала был взрывной рост, а потом он внезапно остановился. Мир не справлялся со своим развитием и пытался решить новые проблемы старыми способами. Следствием такого подхода стали Первая и Вторая мировые войны, а в дальнейшем это привело к развалу Советского Союза.

Фазовый переход в развитии человечества

Сейчас скорость роста численности человечества падает, мы переживаем фазовый переход. Что произойдет после этого критического перехода? Все развитые страны сегодня переживают кризис — там детей уже меньше, чем стариков. Вот куда мы движемся.

Это заставляет людей менять образ жизни, способ мышления, методы развития. Изменяется и распределение рабочей силы. Во всем мире вымирают малые города и деревни. В Америке, которая опережает нас в этом отношении всего лет на 30-40, 1,5% кормят страну, на производстве заняты 15%, а в непроизводственной сфере — оказании услуг, управлении, здравоохранении, образовании — 80%. Это новый мир, в который мы вступаем, в нем нет ни крестьянства, ни рабочего класса, а есть только «средний класс».

Роль науки в новом мире

Мы обычно делим науку на фундаментальную и прикладную. Период внедрения достижений фундаментальной науки — 100 лет. Например, сейчас мы пользуемся плодами квантовой механики, которая появилась в 1900 году. Фундаментальная наука требует мало денег, допустим, одну условную единицу.

Прикладная наука развивается за 10 лет: это новые изобретения, реализация новых идей, которые вырабатываются в течение ста лет. Прикладная наука требует 10 условных денежных единиц.

А есть еще производство и экономика. Если у вас хорошо налажено производство, вы можете перепрофилировать его за один год, но тут потребуется 100 условных единиц денег.

В одном случае мотив у вас — познание, в другом — польза, в третьем — развитие и доход. Надо помнить, какие маленькие деньги тратятся на фундаментальную науку и какие большие результаты она приносит. Фундаментальную науку необходимо финансировать сейчас, чтобы через 100 лет она окупилась в стократном размере.

Такова экономика современного прогресса.

Развитие русской науки

Развитие русской науки должно вывести нас из кризиса. Для этого мы должны войти в мировую науку. Советская наука развивалась в замкнутом пространстве, она имела контакты с внешним миром, но была закрыта. А образование наше было на очень высоком уровне, и до сих пор мы держим марку. В руководстве огромных международных корпораций с многомиллионным оборотом много русских воспитанников. У нас есть свой способ обучать, и нам не нужно никому в этом подражать.

Главное препятствие для развития инноваций — не отсутствие денег, а бюрократия. Люди в атомном ведомстве говорят, если бы сейчас им поручили создать атомную бомбу, они бы не справились с этим проектом в нужные сроки: просто утонули бы в бюрократическом болоте. Борьба с бюрократией — это задача политическая.

Когда нашим ученым во главе с Курчатовым поручили разработать атомный проект, им всем было меньше сорока. Молодые ученые могут и должны участвовать в больших проектах, у них мозги еще работают. А сейчас с ними никто и считаться не хочет.

Нам надо изменить приоритеты нашей науки. Наши специалисты сейчас уезжают в другие страны — так они решают задачи, которые должно решать государство. В царской России лучших студентов и молодых ученых отправляли на 2-3 года за границу для подготовки к профессорскому званию. Этот путь прошли и Павлов, и Менделеев, и многие другие представители мировой науки. Это надо восстанавливать.

Когда в 1989 году я говорил с руководством Стэнфордского университета, мне сказали, что в Америке учится 40 тысяч китайцев. Русских тогда было 200 человек, а сейчас их там тысячи, и даже говорят, что американские университеты — это место, где русские ученые обучают китайцев.

Наши задачи — интеграция в мировую науку, опора на собственные силы в области образования, выработка экономических, правовых и других способов избавления от контроля бюрократии над изобретателями и теми, кто готов к инновациям.

Инноваторы всегда противостоят начальству. И они всегда добивались результатов. В умах таких людей возникают и политические протестные настроения — в Советском Союзе они зарождались в академгородках, в закрытых научных заведениях. Сахаров работал в самом закрытом месте в России.

В последние годы физик Сергей Капица занимается исторической демографией, пытаясь понять историю с помощью методов точных наук. Он рассматривает человечество как единую систему, развитие которой можно описать математически. Это помогает моделировать долговременные социальные процессы. Из такого подхода к истории выросла целая наука — клиодинамика , где демография играет важную роль.

Дело в том, что, изучая рост численности населения Земли, австрийский физик и математик Хайнц фон Фёрстер открыл так называемый закон гиперболического роста , который сулит человечеству немалые беды. Он доказывает, что если бы численность населения мира продолжила расти по той же траектории, по которой росла с 1 по 1958 год н.э., то 13 ноября 2026 года она стала бы бесконечной. Свою статью об открытии в Science в 1960 году Фёрстер с соавторами так и назвали: «Конец света: Пятница, 13 ноября 2026 г. от Рождества Христова».

В реальности это, конечно, невозможно. Но современной науке известно, что системы, оказавшиеся в такой ситуации, обычно переживают фазовый переход. Именно это и происходит с человечеством прямо на наших глазах: достигнув некоторого критического показателя, скорость роста населения Земли после 1970-х стремительно падает, а затем стабилизируется. Капица называет это «глобальной демографической революцией» и утверждает, что развитые страны уже пережили ее, а развивающиеся переживут в ближайшем будущем.

Интересно, что отправная точка лекции Капицы та же, что и Ханса Рослинга, но подход и выводы у них совершенно разные. Если для Рослинга замедление роста численности населения — шанс избежать катастрофы, и мы должны приложить все усилия, чтобы этого добиться, то для Капицы это неизбежность, которую мы не в силах ни приблизить, ни отвратить. По его словам, мы переживаем самое значимое событие в истории человечества, и масштаб его последствий сложно представить и переоценить: глобальная демографическая революция затрагивает все области нашей жизни и приводит к стремительному изменению всего — структуры государств, мирового устройства, идеологий, ценностей.

Справиться с происходящими переменами, приспособиться к новым условиям жизни нам помогут только культура и наука — а значит, те сообщества, которые это поймут, окажутся в наиболее выигрышном положении. У России есть все возможности, но для этого необходимо сделать несколько очень важных вещей.