Повесть о капитане копейкине читать краткое содержание. Капитан копейкин характеристика и образ в поэме мертвые души. Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

Лучше Короленко не скажешь. Во втором томе поэмы «Мертвые души» видны «сложенные крылья гоголевского смеха». Но, вчитываясь внимательно, вглядываясь в сохранившиеся страницы, точно бы из пламени являющиеся, напряженно задумываешься о слове великого писателя, теперь уже и вправду совсем другом, непривычном, местами до боли смиренном, местами до слез (не до слез ли сквозь смех?) грустном, местами до нестерпимости с точки зрения сегодняшней литературы пафосном, а местами откровенно, до безумия почти, дерзком. А не дерзко ли разве, не с обличением ли неслыханным звучит, например, трагически обрывающая второй том речь князя: «Знаю, что никакими средствами… нельзя искоренить неправды: она слишком уже глубоко вкоренилась. Бесчестное дело брать взятки сделалось необходимостью и потребностью… Дело в том, что пришло нам спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; что уже мимо законного управленья образовалось другое правленье, гораздо сильнейшее всякого законного…».

«Повесть о капитане Копейкине», во всех ее редакциях, как раз и является открытым протестом против того, «другого правленья». Это очевидно. Однако же прочную внутреннюю связь вставной новеллы со вторым томом поэмы еще только, возможно, предстоит осмыслить. Рассказ об «эдаком каком-нибудь, то есть, капитане Копейкине» был чрезвычайно важен для Гоголя не просто как отдельный эпизод, перебивающий фабулу основного действия, но прежде всего как часть масштабного замысла. «Кто в душе художник, – писал Гоголь Никитенко, делясь с ним своими раздумьями о капитане Копейкине, – тот поймет, что без него остается сильная прореха».

Образ инвалида войны двенадцатого года, осмелившегося искать справедливости, а нашедшего «горькое блюдо под названием завтра», да еще в придачу препровожденного на место жительства трехаршинным фельдъегерем, дает, конечно, всей поэме глубину исторической перспективы. Гоголь создает нового для себя героя. «Капитан Копейкин не робкий и униженный Акакий Акакиевич», – авторитетно заключает глубокий ценитель творчества Гоголя Н.Л. Степанов.

Интересно, а пришелся бы впору Копейкину, о котором читатель узнает со слов запинающегося и все же весьма острого на язык почтмейстера, отчаянно просторный пугачевский тулупчик? Трудно сказать. Однако же русской литературе той поры уж точно было не тесновато пока серое сукно гоголевской «Шинели», а бричка Чичикова, «шулера» Чичикова (помните искреннее недоумение шукшинского героя?), еще запросто покрывала русские дороги и бездорожья. И вот на что хотелось бы тут обратить внимание. Многие «проклятые вопросы», незримо таящиеся для всех лишь малым пока зернышком в почве великих сомнений, виделись Гоголю уже могучим, с разросшейся кроной деревом.

Под ним идут неслышною
стопой
Полки веков – и падают
державы,
И племена сменяются чредой
В тени его благословенной
славы.
И трупы царств под ним
лежат без сил,
И новые растут для новых
целей,
И миллион оплаканных
могил,
И миллион веселых
колыбелей .

Гениальные стихи Степана Шевырева точно бы иллюстрируют провидческую силу гоголевского взгляда. Гоголь всегда видел, а лучше сказать, предчувствовал итог любых начинаний, конечную их черту. Однако и то, что находится за чертой, приоткрывалось Гоголю, единственному, возможно, среди русских писателей. Как знать, не потому ли и возникло продолжение поэмы, не потому ли и суждено было оказаться ему в огне? «Самая жизнь Гоголя, – проницательно писал умнейший критик Иван Аксаков, – сгорела… от тщетных усилий – отыскать обещанную им светлую сторону».

Так кто же такой капитан Копейкин? Герой той самой «светлой стороны» или очередная тень гоголевского чистилища, великий бунтарь, осмелившийся на протест «в самом сердце российской империи», или еще один побратим низкорослого рода? Сравнить хотя бы иллюстрации: какие разные Копейкины получались у художников – вплоть до как бы слившейся с серым петербургским фоном фигурки в исполнении С. Бродского!

«Влияние Гоголя на русскую литературу было огромно. Не только все молодые таланты бросились на указанный им путь, но и некоторые писатели, уже приобретшие известность, пошли по этому же пути…». Трудно поспорить с классической оценкой Белинского. Гоголь и правда всегда опережал своих последователей. Взять хотя бы проблему преступления, которой суждено будет занять одно из центральных мест в реестре самых главных проблем отечественной романистики, но которая еще только начинает осваиваться в сороковые годы XIX века. Вопрос Раскольникова о праве даже не витал еще в воздухе, а газета «Голос», с разворота которой в середине шестидесятых годов сверкнет пред глазами Достоевского «чрезвычайно острый, насаженный на короткую ручку» топор Герасима Чистова, еще даже не начала издаваться.

И тем не менее именно Гоголь одним из первых в отечественной словесности поднимает вопрос преступления – со всей остротой и трагичностью. И как интересно было бы со старшеклассниками провести сопоставление именно феном преступления у двух великих писателей! Само собой разумеется, что ноздревское бузотерство или чичиковское ловкачество тут ни при чем, хотя, к слову, во втором томе поэмы Павел Иванович и воскликнет отчаянно: «Спасите! ведут в острог, на смерть!..» Нет, конечно, призраком казенного дома, так вкупе с муразовскими проповедями потрясшим главного героя, что тот едва не встал уже на путь истинного исправления, не исчерпывается обозначенная автором проблема.

Посмотрим (в который уж раз!) на Коробочку. И в который уж раз отметим: хорошая хозяйка, заботливая, сердобольная. Дома крестьян ее «поддерживаемы как следует», никакой задней мысли в разговоре с Чичиковым она не имеет, впечатление в читательской памяти оставляет самое благоприятное, если не веселое. Но «веселое, – как пишет Гоголь, – мигом обратится в печальное, если только долго застоишься перед ним…». Вот и чуть более внимательный взгляд на Коробочку приводит к тому, что волосы начинают шевелиться от ужаса.

«Да как же? – не может понять коллежская секретарша намерений Чичикова относительно мертвых крестьян. – Я, право, в толк-то не возьму. Нешто хочешь ты их откапывать из земли?» Но это еще не самые страшные слова Настасьи Петровны. Когда Чичиков обещает ей пятнадцать рублей сверху в случае согласия, Коробочка с некоторым даже кокетством замечает: «Право, не знаю… Ведь я мертвых никогда еще не продавала». Потрясающая самохарактеристика, просто убийственная! В это мгновение из-за сутулой спины безобидной Коробочки выглядывает настоящее чудище.

И все же Коробочка никакой не монстр. Она не бессердечный, не жестокий человек и уж тем более не похожа на нарушителя какого бы то ни было закона – человеческого или вышнего. Она, что называется, в своем праве. Она в высшей степени законопослушна, но весь ужас заключается в том, что закон, которого слушается она и по которому живет, в корне своем беззаконен. Иными словами, Гоголь находит преступление там, где никто и не собирался преступать границы закона, взламывать законные рамки. Само сочетание «крепостное право» являет в данном контексте свое оксюморонное звучание. Привычка торговать людьми, до поры, правда, только живыми, ну да лиха беда начало («А как вы покупаете, на чистые?» – с неестественной для себя живостью поинтересовался Плюшкин), оказывается для помещиков столь же естественной и законной, как желание умываться утром или рассуждать о благоустройстве какой-нибудь очередной Маниловки.

И вот против таких-то устоев, против таких-то привычек, против таких-то законов, определяющих жизнь общества на протяжении веков, осмеливается выступить «эдакий какой-нибудь… капитан Копейкин». Именно этим обстоятельством, вполне возможно, объясняется широта социального и исторического контекста, неизбежно возникающего при хоть сколько-нибудь подробном рассмотрении одного из самых загадочных гоголевских образов.

Но центробежная направленность образа рождает его центростремительное тяготение. Интересна формула, через которую Ю.М. Лотман определил сущность Чичикова: «герой копейки». («Герой копейки» – оригинальная тема для сочинения вырисовывается!) То есть очевидна связь, причем связь взаимообратная, между Павлом Ивановичем Чичиковым и взбунтовавшимся капитаном. А что если нравственное перерождение Чичикова, фрагментарно отразившееся в уцелевших главах второго тома поэмы, усложнение его психологического портрета, известная противоречивость его мыслей и поведения подспудно связаны с отчаянным шагом капитана Копейкина, с его маленьким и все же великим бунтом? Чичиков, в конце концов, тоже решается на бунт – против себя прежнего, против себя самого, против своего чичиковского естества!

«Казалось, природа его темным чутьем стала слышать, что есть какой-то долг, который нужно исполнять человеку на земле… несмотря на всякие обстоятельства, смятенья и движенья…». И еще. «Начинаю чувствовать, слышу, что не так, не так иду и что далеко отступился от прямого пути… Отец мне твердил нравоученья… а сам крал передо мною у соседей лес и меня еще заставлял помогать ему. Завязал при мне неправую тяжбу…». А не о законе ли снова говорит Гоголь, не о праве ли, только о другом – законном законе, и другом – правом праве, по которому всякому человеку жить должно?

Во втором томе поэмы «Мертвые души» Гоголь почти открыто ставит кафедру проповеди. Речь его персонажей порой просто переполняется авторской интенцией. Ну разве не Гоголь говорит, например, устами Костанжогло: «Да для меня, просто, если плотник хорошо владеет топором, я два часа готов перед ним простоять: так веселит меня работа. А если видишь еще, что все это с какой целью творится… да я рассказать не могу, что тогда в тебе делается… а как взломает лед, да пройдут реки, да просохнет все и пойдет взрываться земля – по огородам и садам работает заступ, по полям соха и бороны… Понимаете ли?»

Интонация, с которой обращается к читателю Гоголь, почти прямо противоречит голосу запинающегося почтмейстера, рассказывающего о капитане Копейкине. И все же перед нами единая художественная тональность.

Зерно уже брошено в почву. Вопрос поставлен. Гоголь предвидел ответ на него, он слышал шум леса там, где была равнина. Но и почерневшие пни различал он в будущем на месте шумящего леса. И учителю в школьном классе вместе с ребятами предстоит не только, возможно, догадываться о том, что ожидает нас завтра, но и изменять это самое завтра к лучшему. Образ капитана Копейкина взывает к совести, к справедливости. Он особенно актуален в наше время, когда между тем, что законно, и тем, что справедливо, необходимо раз и навсегда поставить знак равенства.

0 / 5. 0

Капитан Копейкин - герой вставной новеллы об офицере, герое Отечественной войны 1812 г., потерявшем на ней ногу и руку и подавшемся от безденежья в разбойники. В вариантах «Повести» предполагалось бегство К. К. в Америку, откуда он ч направлял Александру I письмо о судьбе раненых и получал милостивый рескрипт государя. Новеллу (в своем «сказовом», ко-I мически многословном стиле) рассказывает в 10-й главе поэмы почтмейстер Иван Андреич.

Повод для рассказа прост. Чиновники города, озадаченные слухами о Чичикове - покупателе мертвых душ, обсуждают, кем же он может быть. Внезапно, после всеобщих долгих препирательств, Почтмейстер вдохновенно восклицает: «Это, господа, судырь ты мой, не кто иной, как капитан Копейкин!» - и предлагает выслушать историю о нем, которая, «в некотором роде, целая поэма». Поэмой назван и гоголевский роман; так что Почтмейстер невольно пародирует самого автора «Мертвых душ», а его «Повесть о капитане Копейкине» - роман в целом. Но это особая пародия, смешная и серьезная одновременно; она связывает в единый литературный узел все обсуждавшиеся чиновниками темы - об убийстве, о" фальшивомонетчике, о беглом разбойнике - и во многом служит ключом ко всему тексту «Мертвых душ».

Оказывается, что К. К. был ранен под Красным или под Лейпцигом (т. е. в одном из ключевых сражений великой войны) и стал инвалидом до послевоенных распоряжений Александра I о судьбе раненых. Отец не может кормить К. К.; тот отправляется искать царской милости в Петербурге, который, в описании Почтмейстера, приобретает полусказочные черты - «сказочная Шахерезада», «Семирамида». В описании царственной роскоши Петербурга, показанной глазами впервые увидевшего ее героя («проносится заметная суета, как эфир какой-нибудь тонкий»), и особенно в описании правительственного здания на Дворцовой набережной пародийно повторен образ Петербурга и Дворца, какими их видит Вакула-кузнец в повести «Ночь перед Рождеством». Но если там герою сопутствовала поистине сказочная удача, то здесь визит к «министру или вельможе», в котором легко угадываются черты графа Аракчеева, дает К. К. лишь ложную надежду.

На радостях отобедав в трактире, как «в Лондоне» (водка, котлеты с каперсами, пулярка) и потратив почти все деньги, К. К. вновь является во Дворец за обещанной помощью - чтобы услышать то, что отныне он будет слышать каждодневно: ждите. С одной «синюхой» в кармане, отчаявшийся, униженный, как может быть унижен только нищий посреди всеобщей роскоши, К. К. «неотвязным чертом» прорывается к Вельможе-Министру и дерзко требует оказать-таки помощь. В ответ на это «его, раба Божия, схватили, судырь ты мой, да в тележку» - и с фельдъегерем отправили вон из столицы. Доставленный в свою далекую губернию, К. К., по словам Почтмейстера, воскликнул: «Я найду средства!» - и канул в «эдакую Лету». А через два месяца в рязанских лесах объявилась шайка разбойников, атаманом которых был не кто иной... - и тут рассказчику напоминают, что у Чичикова и руки и ноги на месте. Почтмейстер хлопает рукой по лбу, обзывает себя телятиной, безуспешно пытается вывернуться (в Англии столь совершенная механика, что могут сделать деревянные ноги) - все напрасно. История о К. К. как бы уходит в песок, ничего не проясняя в вопросе о том, кто же такой Чичиков.

Но образ К. К. лишь кажется случайным, «беззаконным», вставным, а легенда о нем - никак сюжетно не мотивированной.
Тема нищего дворянина, безденежного капитана, «черт знает откуда» взявшегося, возникает уже в 6-й главе, где жадный Плюшкин жалуется Чичикову на соседа-капитана, который любит наезжать в гости. «Говорит, родственник: «У себя дома есть, верно, нечего, так вот он и шатается». Но еще раньше сам Чичиков, уезжая от Ноздрева, мысленно «отделывает» его, как плут-ямщик бывает отделан «каким-нибудь езжалым, опытным капитаном». Позже, в главе 10-й, во время болезни, Чичиков обрастет бородой, подобно К. К., в главе 11 имя К. К. словно нечаянно «аукнется» в жизненном наказе чичиковского отца: «копи Копейку». Что же до образа «разбойника», то еще в 9-й главе «просто приятная дама» и «дама, приятная во всех отношениях» предполагают в Чичикове кого-то «вроде Ринальда Ри-нальдина», знаменитого героя романа X. Вульпиуса о разбойнике.

Военное звание капитана по табели о рангах соответствовало штатскому чину титулярного советника, а это одновременно и объединяет несчастного К. К. с другими «униженными и оскорбленными » персонажами социально-фантастических повестей Гоголя, титулярными советниками Поприщиным («Записки сумасшедшего») и Акакием Акакиевичем Башмачкиным («Шинель»), и противопоставляет его им. По крайней мере -" Баш-мачкину. Ибо в статской службе этот чин не давал дворянства, а в военной дворянство обеспечивалось уже первым обер-офицер-ским званием. В том-то и дело, что в отличие и от своего фольклорного прототипа, героя песен о «воре Копейкине», и от многочисленных персонажей-инвалидов русской послевоенной прозы и поэзии, и от их общего литературного предшественника - Солдата из идиллии С. Геснера «Деревянная нога» - К. К. дворянин, офицер. Если он и разбойник, то благородный. Эта деталь резко усиливает трагизм его истории; она связывает образ К. К. с пушкинскими замыслами романа о «Русском Пеламе», о джентльмене-разбойнике («Дубровский»). И она же - на пародийном, сниженном уровне - сводит к общему знаменателю все множество литературных ассоциаций, которые окружают романный образ Чичикова.

В повести о К. К., как в фокусе, сходятся чересчур разнообразные слухи о Чичикове; но из нее же лучами расходятся новые, еще более невероятные версии произошедшего. Чиновники задумываются: а не есть ли Чичиков Наполеон, нарочно отпущенный англичанами с острова Св. Елены, чтобы возмутить Россию. (Опять же Почтмейстер, который служил в кампанию 1812 г. и «видел» французского императора, уверяет собеседников, что ростом Наполеон «никак не выше Чичикова» и складом своей фигуры ничем от него не отличается.) От Чичикова-Наполеона следует естественный смысловой проброс к теме Чичикова-Антихриста; на этом чиновники останавливаются и, поняв, что заврались, посылают за Ноздревым.

И чем нелепее становятся их сравнения, чем немыслимее их предположения и «исторические параллели», тем яснее обнажается ключевая авторская идея 1-го тома «Мертвых душ». Наполеоновская эпоха была временем последнего торжества романтического, могущественного, впечатляющего зла; новое, «денежное», «копеечное» зло неправедного приобретательства, олицетворением которого стал подчеркнуто-средний, «никакой» человек Чичиков, может в конечном счете обернуться незаметным для измельчавшего мира, а потому особенно опасным явлением Антихриста буржуазной эпохи. И это произойдет непременно, если не свершится нравственное возрождение каждого человека в отдельности и человечества в целом.

Работая над поэмой «Мертвые души», Н. Гоголь планировал показать все темные стороны жизни русского общества, включая произвол и полное равнодушие властей к судьбам простых людей. Особую роль в реализации идейного замысла автора играет «Повесть о капитане Копейкине».

В какой главе заявлена обозначенная выше тема? Можно с уверенностью сказать, что она пронизывает весь первый том. Перед взором читателей поочередно проходят галерея помещиков и яркие образы губернских чиновников, вырисовываются трагические судьбы крестьян, еще живых и давно почивших. И вот уже ни для кого не является тайной цель визита в город N господина Чичикова, непонятно только, кем он является на самом деле и для чего ему мертвые души. Именно в этот момент на страницах поэмы появляется история о бывшем участнике войны с французами, больше напоминающая притчу о доблестном разбойнике.

История главы

Непростую творческую судьбу имела «Повесть о капитане Копейкине». В сюжете «Мертвых душ» она, по признанию самого автора, занимала очень важное место и потому никак не могла быть исключена из произведения. Между тем цензура при первом же знакомстве с текстом поэмы посчитала публикацию главы недопустимой. В результате Гоголю пришлось дважды корректировать содержание истории о капитане, что подчеркивает значимость повести в идейном содержании всей поэмы «Мертвые души». Согласно документальным источникам, автор готов был несколько смягчить общий тон повествования о Копейкине, но не допустить его исключения из произведения.

Предлагаем для знакомства третий вариант главы, допущенный к печати цензурой - оригинал, кстати, стал доступен читателю только после 1917 года.

История появления главы в «Мертвых душах»: краткое содержание

«Повесть о капитане Копейкине» представляет собой рассказ почтмейстера, насыщенный разнообразными фразами-украшениями, повторами, порой даже кажущимися излишними. Это передает отношение повествователя ко всей истории: для него она не более чем веселый случай, который может стать основой для повести или романа. Почему почтмейстер? В сравнении с другими чиновниками города он отличался большей осведомленностью - много читал - и потому попытался превратить главную загадку (кто же такой Чичиков?) в некое развлечение. Он вдруг решил, что покупатель мертвых душ и главный герой его повествования, инвалид без руки и ноги, вполне могут являть собой одно и то же лицо. Как бы то ни было, эта история, вызванная в памяти повествователя размышлениями чиновников города N о личности Чичикова, превратилась практически в самостоятельное произведение, которое еще раз подчеркивает их бездушие - капитану так никто и не посочувствовал.

Знакомство с главным героем

По словам почтмейстера, все произошло вскоре после окончания отечественной Капитан Копейкин многое пережил в ту компанию, а главное - получил серьезные ранения, в результате которых лишился ноги и правой руки. Поскольку никаких мероприятий по помощи инвалидам еще не было проведено, бывший вояка оказался без средств к существованию и стал думать о том, что делать дальше. Сначала он отправился к отцу, но тот ответил, что самому туго приходится, не до нахлебников. Оставалось одно - попытать счастья у чиновников в Петербурге, попросить заслуженный пенсион.

Особый мир

Добравшись до столицы, капитан Копейкин сначала поразился ее великолепию. Казалось, перед ним возникли картины из сказок Шахерезады - так все было необычно и богато. Попытался снять квартиру, да больно дорого выходило. Пришлось довольствоваться рублевым трактиром, где подавали щи с куском говядины.

Устроившись, стал узнавать, куда следует обратиться. Объяснили, что начальство все во Франции, стало быть, нужно идти во временную комиссию. И указали на дом, находившийся на набережной.

Первый поход к чиновнику: краткое содержание

«Повесть о капитане Копейкине» включает описание «избенки мужичьей» (определение почтмейстера). Огромные стекла и зеркала, мрамор и лак, блестит так, что взяться страшно. Уже одна эта картина вызывала у простого просителя страх. Нагонял ужаса и швейцар на крыльце: с батистовыми воротничками и физиономией графа… Вошедший в приемную капитан забился в угол, боясь ненароком разбить какую-нибудь вазу. Так как чиновник только проснулся, следовало ждать. Часа через четыре ему, наконец, сообщили, что начальник сейчас выйдет. Народу к этому времени в приемной набилось много. Чиновник стал обходить посетителей и остановился перед Копейкиным. Диалог их был недолгим. Передадим его краткое содержание.

«Повесть о капитане Копейкине» - история русского солдата-защитника. Герой сразу же сказал, что на войне он стал инвалидом и теперь работать не может, а потому просит для себя какого-нибудь пенсиона. Чиновник спорить не стал и попросил зайти через несколько дней.

Праздник души

Такой ответ окрылил капитана, уверившегося, что дело его уж решено. Счастливый, он зашел в трактир, где велел подать рюмку водки, котлету и Затем отправился в театр, а по возвращении в трактир даже попытался приударить за проходившей по тротуару англичанкой, да костяная нога напомнила об инвалидности. В итоге за несколько часов была потрачена почти половина имевшихся у него денег. Так заканчивает описание счастливого для героя дня Гоголь.

«Повесть о капитане Копейкине» продолжается рассказом о втором посещении чиновника.

Разочарование

Через два-три дня герой вновь отправился в дом на набережной. Он был уверен, что сейчас ему выдадут солидную сумму денег - какой-нибудь тысячный пенсион. Поэтому опять стал рассказывать, как геройски проливал кровь и получил увечья. Но ответ чиновника был краток и категоричен: подобное дело может решить лишь министр, а его пока нет. И дал немного денег, чтобы можно было просуществовать до принятия каких-нибудь мер. Разочарованный герой отправился к себе в трактир. Кажется, на этом и должна бы закончиться история капитана Копейкина.

Протест

Однако капитан уже успел вкусить прелести столичной жизни, и потому такой исход дела его вовсе не устроил. Идет он невеселый по улице. С одной стороны - семга, котлета с трюфелями, вишенки, арбузище, а с другой - обещаемое «завтра». И решает: необходимо опять идти в комиссию и добиваться своего. Таким образом, «Повесть о капитане Копейкине» получает продолжение.

На следующий день герой стоял все перед тем же чиновником и говорил, что ему необходимо и поесть хорошо, и вина выпить, и театр посетить. В ответ услышал, что денег на пропитание до выхода специальной резолюции ему дали, а если желает излишеств всяких, то необходимо самому искать себе средства. Но обиженный Копейкин так разошелся, что обругал всех находившихся в комиссии чиновников. Чтобы унять шум, пришлось применить к нему строгие меры: проводить к месту жительства. Капитан лишь подумал: «Спасибо уже за то, что самому за прогон платить не нужно». Затем стал рассуждать: «Раз должен сам себе средств искать, то что ж, найду».

Заканчивается «Повесть о капитане Копейкине» тем, что доставили героя к месту жительства, после чего все слухи о нем в Лету канули. А через пару месяцев в лесах на Рязанщине появилась разбойничья шайка, которую возглавлял "не кто другой, как...". На этом рассказ почтмейстера прерывается.

в повествовании

В «Повести о капитане Копейкине» Н. Гоголь мастерски использует Например, о многом говорит портрет швейцара. Он сравнивается с генералиссимусом и одновременно откормленным мопсом. Такому бездушному человеку, свысока глядящему на окружающих, уж точно не до проблем капитана и ему подобных.

Гоголь подробно описывает дом на набережной и приемную, в которую попадали посетители. Чего стоила одна дверная ручка. Увидевшему ее Копейкину пришла в голову мысль, что сначала нужно часа два тереть руки мылом и только потом браться за нее. А от роскоши и блеска веяло таким холодом, что каждому становилось ясно: здесь помощи ожидать нечего.

Примечательно и то, что чиновник не назван по имени, да и о должности его судить трудно. И у капитана есть только фамилия. Подобное обобщение существенно раздвигает границы повествования, превращая частный случай в типичный.

Особенности первого варианта «Повести…»

Как уже было отмечено, цензура разрешила публикацию третьей редакции главы. Существенное отличие разных версий истории заключалось в финале. В первом варианте Гоголь делал акцент на том, что стало с героем после возвращения из Петербурга. Вот его краткое содержание.

«Повесть о капитане Копейкине» рассказывала о том, как главный герой стал мстить. Он собрал целую группу обиженных солдат и обосновался с ними в лесах. Шайка выслеживала всех, чья деятельность была связана с казной. А еще появлялась в селениях, где был назначен срок выплаты оброка и, приказав старосте сдать все снесенное, выписывала крестьянам расписку, что подати ими уплачены. Вполне понятно, что такой вариант не мог устроить власть, и в конечном итоге в "Повести..." осталось только одно упоминание о разбойниках, которыми руководил «не кто другой…».

Заканчивалась история о капитане неожиданным известием. Копейкин уехал в Америку, откуда слал императору письма с просьбой не трогать вовлеченных им в шайку людей. А еще призывал проявить милость ко всем, кто получил ранения на войне. И царь действительно принимал решение не преследовать виновных.

Отличие разных вариантов «Повести…» касалось также расстановки действующих лиц и произносимых ими фраз. Но здесь больших изменений не произошло. В заключительной речи чиновника были переставлены слова, что по большому счету идейного значения не меняло. Важнее было то, что автор несколько изменил образ капитана Копейкина. Он изобразил героя человеком, пожелавшим приобщиться к красивой столичной жизни, что отчасти явилось причиной его бед (имеется в виду требование денег на вино, вкусную еду, театры).

Смысл «Повести о капитане Копейкине» заключается в том, что Н. Гоголь обращает внимание читателя на отношения между властью и зависящим от ее воли народом. Главный герой, не получивший помощи в столице и вынужденный сам искать пути для выживания, восстает против притеснений, жестокости и несправедливости, царящих в крепостнической России. Показательно, что разбойники грабили только тех, кто имел отношение к казне, и не трогали людей, проезжавших по своей надобности. Таким способом они пытались получить то, что полагалось им по праву как защитникам Отечества. Описанная ситуация подводит к мысли, что прогрессивные силы страны, пусть пока еще стихийно, но уже готовятся вступить в борьбу со сложившимся произволом. Напоминает это и народные восстания под руководством С. Разина и Е. Пугачева, показавших силу и мощь народа.

О чем «Повесть о капитане Копейкине»? Размышляя над этим вопросом, следует отметить еще один момент. Н. Гоголь, умело изобразивший в повести «Мертвые души» провинциальный городок и его жителей, в данной главе переносит действие в столицу и создает противоречивый образ Петербурга, в котором миру знатных и богатых, напоминающему известные сказки Шахерезады, противопоставлен мир униженных и бедных, едва сводивших концы с концами. Это позволило автору представить жизнь Руси во всей полноте и многообразии.

На совещании, где городские чиновники пытаются угадать, кто такой на самом деле Чичиков, почтмейстер выдвигает гипотезу, что он – капитан Копейкин, и рассказывает историю этого последнего.

Капитан Копейкин участвовал в кампании 1812 года и в одном из боёв с французами лишился руки и ноги. Не в силах с таким тяжким увечьем найти пропитание он отправился в Петербург просить милости государя. В столице Копейкину подсказали, что в великолепном доме на Дворцовой набережной заседает высшая комиссия по подобным делам во главе с неким генерал-аншефом.

Копейкин явился туда на своей деревянной ноге и, прижавшись в уголку, ждал выхода вельможи посреди других просителей, которых было много, как «бобов на тарелке». Генерал вскоре вышел и стал, подходя ко всем, спрашивать, зачем кто пришёл. Копейкин рассказал, что, проливая кровь за отечество, был изувечен и теперь не может обеспечить сам себя. Вельможа на первый раз отнёсся к нему благосклонно и велел «понаведаться на днях».

Иллюстрации к «Повести о капитане Копейкине»

Дня через три-четыре капитан вновь явился к вельможе, полагая, что получит документы на пенсию. Однако министр сказал, что вопрос нельзя решить так скоро, ибо государь с войсками ещё за границей , и распоряжения о раненых последуют лишь после его возвращения в Россию. Копейкин вышел в страшной горести: у него уже совсем кончались деньги.

Не зная, как быть дальше, капитан решил идти к вельможе в третий раз. Генерал, увидев его, вновь посоветовал «вооружиться терпением» и ожидать приезда государя. Копейкин стал говорить, что по крайней нужде у него нет возможности ждать. Вельможа в досаде отошёл от него, а капитан крикнул: не уйду с этого места, пока мне не дадут резолюцию. Генерал заявил тогда, что если Копейкину дорого жить в столице, то он вышлет его за казённый счёт. Капитана посадили в тележку с фельдъегерем и повезли, неизвестно куда. Слухи о нём на время прекратились, однако не прошло и двух месяцев, как в рязанских делах появилась шайка разбойников, и её атаманом был не кто другой…

На этом рассказ почтмейстера в «Мертвых душах» обрывается: полицмейстер поставил ему на вид, что Чичиков, у которого целы обе руки и обе ноги, никак не может быть Копейкиным. Почтмейстер хлопнул рукой по лбу, публично назвал себя телятиной и признал свою ошибку.

Короткая «Повесть о капитане Копейкине» почти не связана с основным сюжетом «Мертвых душ» и производит даже впечатление маловажного инородного вкрапления. Однако известно, что Гоголь придавал ей весьма большое значение. Он сильно переживал, когда первый вариант «Капитана Копейкина» не был пропущен цензурой, и говорил: «Повесть» – «одно из лучших мест в поэме, и без неё – прореха, которой я ничем не в силах залатать».

Первоначально «Повесть о Копейкине» была длиннее. В продолжении её Гоголь описывал, как капитан со своей шайкой грабил в рязанских лесах только казённые экипажи, не трогая частных лиц, и как после многих разбойничьих подвигов уехал в Париж, послав оттуда письмо царю с просьбой не преследовать сотоварищей. Литературоведы до сих спорят, почему Гоголь считал «Повесть о капитане Копейкине» весьма весомой для «Мертвых душ» в целом. Возможно, она имела непосредственное отношение ко второй и третьей частям поэмы, которые писатель не успел завершить.

Прообразом прогнавшего Копейкина министра, скорее всего, послужил известный временщик

Редакция, разрешенная цензурой

"После кампании двенадцатого года, судырь ты мой, - так начал
почтмейстер, несмотря на то что в комнате сидел не один сударь, а целых
шестеро, - после кампании двенадцатого года, вместе с ранеными прислан был
и капитан Копейкин. Пролетная голова, привередлив, как черт, побывал и на
гауптвахтах и под арестом, всего отведал. Под Красным ли, или под
Лейпцигом, только, можете вообразить, ему оторвало руку и ногу. Ну, тогда
еще не успели сделать насчет раненых никаких, знаете, эдаких распоряжений;
этот какой-нибудь инвалидный капитал был уже заведен, можете представить
себе, в некотором роде после. Капитан Копейкин видит: нужно работать бы,
только рука-то у него, понимаете, левая. Наведался было домой к отцу, отец
говорит: "Мне нечем тебя кормить, я - можете представить себе, - сам едва
достаю хлеб". Вот мой капитан Копейкин решился отправиться, судырь мой, в
Петербург, чтобы хлопотать по начальству, не будет ли какого вспоможенья...
Как-то там, знаете, с обозами или фурами казенными, - словом, судырь мой,
дотащился он кое-как до Петербурга. Ну, можете представить себе: эдакой
какой-нибудь, то есть, капитан Копейкин и очутился вдруг в столице, которой
подобной, так сказать, нет в мире! Вдруг перед ним свет, относительно
сказать, некоторое поле жизни, сказочная Шехерезада, понимаете, эдакая.
Вдруг какой-нибудь эдакой, можете представить себе, Невский прешпект, или
там, знаете, какая-нибудь Гороховая, черт возьми, или там эдакая
какая-нибудь Литейная; там шпиц эдакой какой-нибудь в воздухе; мосты там
висят эдаким чертом, можете представить себе, без всякого, то есть,
прикосновения, - словом, Семирамида, судырь, да и полно! Понатолкался было
нанять квартиру, только все это кусается страшно: гардины, шторы,
чертовство такое, понимаете ковры - Персия, судырь мой, такая... словом,
относительно так сказать, ногой попираешь капиталы. Идем по улице, а уж нос
слышит, что пахнет тысячами; а умоет капитана Копейкина весь ассигнационный
банк, понимаете, из каких-нибудь десяти синюх да серебра мелочь. Ну,
деревни на это не купишь, то есть и купишь, может быть если приложишь тысяч
сорок, да сорок-то тысяч нужно занять у французского короля. Ну, как-то там
приютился в ревельском трактире за рубль в сутки; обед - щи, кусок битой
говядины... Видит: заживаться нечего. Расспросил, куда обратиться. Что ж,
куда обратиться? Говоря: высшего начальства нет теперь в столице, все это,
поли маете, в Париже, войска не возвращались, а есть, говорят временная
комиссия. Попробуйте, может быть, что-нибудь там могут. "Пойду в комиссию,
- говорит Копейкин, скажу: так и так, проливал, в некотором роде, кровь,
относительно сказать, жизнью жертвовал". Вот, судырь мой, вставши пораньше,
поскреб он себе левой рукой бороду, потому что платить цирюльнику - это
составит, в некотором роде, счет, натащил на себя мундиришка и на деревяшке
своей, можете вообразить, отправился в комиссию. Расспросил, где живет
начальник. Вон, говорят, дом на набережной: избенка, понимаете, мужичья:
стеклушки в окнах, можете себе представить, полуторасаженные зеркала,
марморы, лаки, судырь ты мой... словом, ума помраченье! Металлическая ручка
какая-нибудь у двери - конфорт первейшего свойства, так что прежде,
понимаете, нужно забежать в лавочку, да купить на грош мыла, да часа с два,
в некотором роде, тереть им руки, да уж после разве можно взяться за нее.
Один швейцар на крыльце, с булавой: графская эдакая физиогномия, батистовые
воротнички, как откормленный жирный мопс какой-нибудь... Копейкин мой
встащился кое-как с своей деревяшкой в приемную, прижался там в уголку
себе, чтобы не толкнуть локтем, можете себе представить какую-нибудь
Америку или Индию - раззолоченную, относительно сказать, фарфоровую вазу
эдакую. Ну, разумеется, что он настоялся там вдоволь, потому что при шел
еще в такое время, когда начальник, в некотором роде, едва поднялся с
постели и камердинер поднес ему какую-нибудь серебряную лоханку для разных,
понимаете, умываний эдаких. Ждет мой Копейкин часа четыре, как вот входит
дежурный чиновник, говорит: "Сейчас начальник выдет". А в комнате уж и
эполет и эксельбант, народу - как бобов на тарелке. Наконец, судырь мой,
выходит начальник. Ну... можете представить себе: начальник! в лице, так
сказать... ну, сообразно с званием, понимаете... с чином... такое и
выраженье, понимаете. Во всем столичный поведенц; подходит к одному, к
другому: "Зачем вы, зачем вы, что вам угодно, какое ваше дело?" Наконец,
судырь мой, к Копейкину. Копейкин: "Так и так, говорит, проливал кровь,
лишился, в некотором роде, руки и ноги, работать не могу, осмеливаюсь
просить, не будет ли какого вспомоществования, каких-нибудь эдаких
распоряжений насчет, относительно так сказать, вознаграждения, пенсиона,
что ли, понимаете". Начальник видит: человек на деревяшке и правый рукав
пустой пристегнут к мундиру. "Хорошо, говорит, понаведайтесь на днях!"
Копейкин мой в восторге: ну, думает, дело сделано. В духе, можете
вообразить, таком подпрыгивает по тротуару; зашел в Палкинский трактир
выпить рюмку водки, пообедал, судырь мой, в Лондоне, приказал себе подать
котлетку с каперсами, пулярку с разными финтерлеями, спросил бутылку вина,
ввечеру отправился в театр - одним словом, кутнул во всю лопатку, так
сказать. На тротуаре, видит, идет какая-то стройная англичанка, как лебедь,
можете себе представить, эдакой. Мой Копейкин - кровь-то, знаете,
разыгралась - побежал было за ней на своей деревяшке: трюх-трюх следом, -
"да пет, подумал, на время к черту волокитство, пусть после, когда получу
пенсион, теперь уж я что-то слишком расходился". А промотал он между тем,
прошу заметить, в один день чуть не половину денег! Дня через три-четыре
является оп, судырь ты мой, в комиссию, к начальнику. "Пришел, говорит,
узнать: так и так, по одержимым болезням и за ранами... проливал, в
некотором роде, кровь..." - и тому подобное, понимаете, в должностном
слоге. "А что, - говорит начальник, - прежде всего я должен вам сказать,
что по делу вашему без разрешения высшего начальства ничего не можем
сделать. Вы сами видите, какое теперь время. Военные действия, относительно
так сказать, еще не кончились совершенно. Обождите приезда господина
министра, потерпите. Тогда будьте уверены, - вы не будете оставлены. А если
вам нечем жить, так вот вам, говорит, сколько могу..." Ну и, понимаете, дал
ему, - конечно, немного, но с умеренностью стало бы протянуться до
дальнейших там разрешений. Но Копейкину моему не того хотелось. Он-то уже
думал, что вот ему завтра так и выдадут тысячный какой-нибудь эдакой куш:
на" тебе, голубчик, пей да веселись; а вместо того жди. А уж у него,
понимаете, в голове и англичанка, и суплеты, и котлеты всякие. Вот он совой
такой вышел с крыльца, как пудель, которого повар облил водой, - и хвост у
него между ног, и уши повисли. Жизнь-то петербургская его уже поразобрала,
кое-чего он уже и попробовал. А тут живи черт знает как, сластей,
понимаете, никаких. Ну, а человек-то свежий, живой, аппетит просто волчий.
Проходит мимо эдакого какого-нибудь ресторана: повар там, можете себе
представить, иностранец, француз эдакой с открытой физиогномией, белье на
нем голландское, фартук, белизною равный, в некотором роде, снегам,
работает фепзери какой-нибудь эдакой, котлетки с трюфелями, - словом,
рассупе-деликатес такой, что просто себя, то есть, съел бы от аппетита.
Пройдет ли мимо Милютинских лавок, там из окна выглядывает, в некотором
роде, семга эдакая, вишенки - по пяти рублей штучка, арбуз-громадище,
дилижанс эдакой, высунулся из окна и, так сказать, ищет дурака, который бы
заплатил сто рублей - словом, на всяком шагу соблазн, относительно так
сказать, слюнки текут, а он жди. Так представьте себе его положение тут, с
одной стороны, так сказать, семга и арбуз, а с другой стороны - ему
подносят горькое блюдо под названием "завтра". "Ну уж, думает, как они там
себе хотят, а я пойду, говорит, подыму всю комиссию, всех начальников
скажу: как хотите". И в самом деле: человек назойливый, наян эдакой,
толку-то, понимаете, в голове нет, а рыси много. Приходит он в комиссию:
"Ну что, говорят, зачем еще? ведь вам уж сказано".- "Да что, говорит, я не
могу, говорит, перебиваться кое-как. Мне нужно, говорит, съесть и котлетку,
бутылку французского вина, поразвлечь тоже себя, в театр, понимаете".- "Ну
уж, - говори начальник, - извините. На счет этот есть, так сказом в
некотором роде, терпение. Вам даны пока средства для прокормления, покамест
выдет резолюция, и, без мнения, вы будете вознаграждены, как следует: ибо
не было еще примера, чтобы у нас в России человек, приносивший,
относительно так сказать, услуги отечеству, был оставлен без призрения. Но
если вы хотите теперь же лакомить себя котлетками и в театр, понимаете, так
уж тут извините. В таком случае ищите сами себе средств, старайтесь сами
себе помочь". Но Копейкин мой, можете вообразить себе, и в ус не дует.
Слова-то ему эти как горох к стене. Шум поднял такой, всех распушил! всех
там этих секретарей, всех начал откалывать и гвоздить: да вм, говорит, то,
говорит! да вы, говорит, это, говорит! да вы, говорит, обязанностей своих
не знаете! да вы, говорит, законопродавцы, говорит! Всех отшлепал. Там
какой-то чиновник, понимаете, подвернулся из какого-то даже вовсе
постороннего ведомства - он, судырь мой, и его! Бунт поднял такой. Что
прикажешь делать с эдаким чертом? Начальник видит: нужно прибегнуть,
относительно так сказать, к мерам строгости. "Хорошо, говорит, если вы не
хотите довольствоваться тем, что дают вам, и ожидать спокойно, в некотором
роде, здесь в столице решенья вашей участи, так я вас препровожу на место
жительства. Позвать, говорит, фельдъегеря, препроводить его на место
жительства!" А фельдъегерь уже там, понимаете, за дверью и стоит:
трехаршинный мужичина какой-нибудь, ручища у него, можете вообразить, самой
натурой устроена для ямщиков, - словом, дантист эдакой... Вот его, раба
божия, в тележку да с фельдъегерем. Ну, Копейкин думает, по крайней мере не
нужно платить прогонов, спасибо и за то. Едет он, судырь мой, на
фельдъегере, да едучи на фельдъегере, в некотором роде, так сказать,
рассуждает сам себе: "Хорошо, говорит, вот ты, мол, говоришь, чтобы я сам
себе поискал средств и помог бы; хорошо, говорит, я, говорит, найду
средства!" Ну уж как там его доставили на место и куда именно привезли,
ничего этого не известно. Так, понимаете, и слухи о капитане Копейкине
канули в реку забвения, в какую-нибудь эдакую Лету, как называют поэты. Но
позвольте, господа, вот тут-то и начинается, можно сказать, нить завязки
романа. Итак, куда делся Копейкин, неизвестно; но не прошло, можете
представить себе, двух месяцев, как появилась в рязанских лесах шайка
разбойников, а атаман-то этой шайки был, судырь мой, не кто другой..."

ПРИМЕЧАНИЯ

"Повесть о капитане Копейкине" имеет свою сложную и не лишенную
драматизма творческую историю. Сохранились три редакции этой повести,
весьма существенно между собой отличающиеся. Наиболее острой в идейном
отношении была первая.
Окончательно готовя поэму к печати, Гоголь в предвидении цензурных
затруднений несколько смягчил самые резкие мости первой редакции повести о
Копейкине и снял со финал. Здесь рассказывалось о том, чем занимался
Копейкин с целой армией из "беглых солдат" в рязанских лесах. По дорогам не
стало никакого про езда, но "все это, собственно, так сказать, устремлено
на одно только казенное". Людей, которые ездили по своей надобности, но
трогали. Но зато всему, что было связано с казной - "спуска никакого!".
Мало того. Чуть прослышит Копейкин, что в "деревне приходит срок платить
казенный оброк - он уж там". Велит старосте подавать все, что снесено в
счет казенных оброков и податей да расписку пишет крестьянам, что, мол,
деньги в счет податей ими все уплачены. Таков капитан Копейкин.
Все это место о Копейкине-мстителе было в цензурном отношении
абсолютно непроходимо. И Гоголь решил снять его, сохранив в последующих
двух редакциях лишь намек на эту историю. Там сказано, что в рязанских
лесах появилась шайка разбойников и что атаманом ее был "не кто другой..."
- этим ироническим отточием и завершалась повесть.
Все же Гоголю удалось сохранить в финале одну деталь, которая в
какой-то мере восполняла автоцензурную купюру. Рассказывая о том, что слухи
о капитане Копейкине, после того как его выслали из Петербурга, канули в
Лету, почтмейстер затем добавляет важную, многозначительную фразу: "Но
позвольте, господа, вот тут-то и начинается, можно сказать, нить, завязка
романа". Министр, выслав Копейкина из столицы, думал - тем делу и конец. Но
не тут-то было! История только начинается! Копейкин еще покажет себя и
заставит о себе говорить. Гоголь не мог в подцензурных условиях открыто
рассказать о похождениях своего героя в рязанских лесах, но чудом
пропущенная цензором фраза о "завязке романа" давала понять читателю, что
все рассказанное до сих пор о Копейкине - только начало, а самое главное -
еще впереди.
Гоголевский образ Копейкина восходит, как это установлено современными
исследователями, к фольклорному источнику - разбойничьей песне ("Копейкин
со Степаном на Волге"), записанном Петром Киреевским в нескольких вариантах
со слов Н. Языкова. В. Даля и др. Гоголь знал эти народные песни и, по
свидетельству Киреевского, однажды рассказывал о них на вечере у Д. Н.
Свербеева (см.: Е. Смирнова-Чикина. Комментарий к поэме Гоголя "Мертвые
души". М., 1964, с. 153-154; также: Н. Степанов. Гоголевская "Повесть о
капитане Копейкине" и ее источники. - "Известия АН СССР", ОЛЯ, 1959, т.
XVIII, вып. 1, с. 40-44).
В самой первоначальной редакции финал повести был осложнен еще одним
эпизодом. Накопив денег, капитан Копейкин вдруг уехал за границу, в
Америку. И оттуда написал государю письмо, в коем просит не преследовать
оставшихся на родине его товарищей, невинных и им лично вовлеченных в
известное дело. Копейкин призывает царя проявить монаршую милость и в
отношении раненых, чтобы впредь ничего подобного тому, что происходило в
рязанских лесах, не повторялось. И царь "на этот рай", как иронически
замечено у Гоголя, проявил беспримерное великодушие, повелев "остановить
проследование виновных", ибо увидел, "как может невинный иногда произойти".
Цензурные затруднения, с которыми столкнулся Гоголь, оказались гораздо
более серьезными, чем он предполагал. В ослабленном виде, даже без финала,
"Повесть о капитане Копейкине" содержала в себе очень острое политическое
жало. И это было верно угадано петербургской цензурой, ультимативно
потребовавшей от автора либо выбросить всю "Повесть...", либо внести в нее
существенные исправления. Гоголь не жалел усилий, чтобы спасти "Повесть..."
Но они оказались безрезультатными. 1 апреля 1842 года А. Никитенко сообщил
писателю: "Совершенно ненозвожным к пропуску оказался эпизод Копейкина -
ничья власть не могла защитить его от гибели, и вы сами, конечно,
согласитесь, что мне тут нечего было делать" ("Русская старина", 1889, Љ 8,
с. 385).
Гоголь был весьма огорчен подобным исходом дела. 10 апреля он писал
Плетневу: "Уничтожение Копейкина меня сильно смутило! Это одно из лучших
мест в поэме, и без него - прореха, которой я ничем не в силах заплатать и
зашить". Воспользовавшись дружескими отношениями с цензором Никитенко,
Гоголь решил откровенно объясниться с ним. Писатель был убежден, что без
Копейкина издавать "Мертвые души" невозможно. Повесть необходима,
разъясняет он в письме к Никитенко, "не для связи событий, но для того,
чтобы на миг отвлечь читателя, чтобы одно впечатление сменить другим". Это
замечание чрезвычайно важно.
Гоголь подчеркивал, что весь эпизод с Копейкиным для него "очень
нужный, более даже, нежели думают они", цензоры. Они, цензоры, "думали" об
одних местах повести (и Гоголь их удалил или смягчил), а Гоголю были
особенно важны, видимо, другие. Они, эти места, обнаружатся, если мы
сравним все варианты и выделим в них идею, без которой Гоголь не мыслил
себе повести и ради которой он писал.
Во всех вариантах министр (генерал, начальник) говорит Копейкину
слова, которые тот повторяет и в соответствии с которыми дальше действует:
"ищите средства помочь себе сами" (первый вариант); "старайтесь покамест
помочь себе сами, ищите сами себе средств" (второй вариант); "ищите сами
себе средств, старайтесь сами себе помочь" (третий вариант, пропущенный
цензурой). Гоголь, как видим, только несколько видоизменяет расстановку тех
же самых слов, тщательно сохраняя их смысл. Совершенно так же Копейкин во
всех вариантах делает из этих слов свои выводы: "Хорошо, говорит, когда ты
сам, говорит, советовал поискать самому средств, хорошо, говорит, я,
говорит, найду средства" (первая редакция); "Когда генерал говорит, чтобы я
поискал сам средств помочь себе - хорошо, говорит, я, говорит, найду
средства!" (вторая редакция); "Хорошо, говорит, вот ты, мол, говоришь,
чтобы я сам поискал средств и помог бы, - хорошо, говорит, я, говорит,
найду средства!" (третья редакция, пропущенная цензурой). Гоголь даже пошел
на то, чтобы сделать самого Копейкина виноватым в своей горькой участи ("он
всему причиною сам"), но только, чтобы сохранить приведенные слова министра
и отклик на них капитана. Не в личности капитана здесь дело и даже не в его
мщении "казне".
Очень хорошо это почувствовал М. В. Петрашевский. В своем "Карманном
словаре иностранных слов" в объяснении слов "орден рыцарский" он иронически
отмечает, что в "любезном пашем отечестве" действиями администрации
руководят "наука, знание и достоинство" ("Философские и
общественно-политические произведения петрашевцев", М., 1963, с, 354), а в
подтверждение ссылается на "Повесть о капитане Копейкине", - то место, где
высокий начальник вразумляет разбушевавшегося Копейкина: "Не было еще
примера, чтобы у нас в России человек, приносивший, относительно так
сказать, услуги обществу, был оставлен без призрения". Вслед за этими
совершенно пародийно звучащими словами как раз и следует наглый совет
высокого начальника: "Ищите сами себе средств, старайтесь сами себе
помочь".
Чтобы спасти повесть, пришлось пойти на серьезную жертву: пригасить в
ней сатирические акценты. В письме к Плетневу от 10 апреля 1842 года Гоголь
еще писал о "Копейкине": "Я лучше решился переделать его, чем лишиться
вовсе. Я выбросил весь генералитет, характер Копейкина означил сильнее, так
что теперь видно ясно, что он всему причиною сам и что с ним поступили
хорошо" (II. В. Гоголь, т. XII, с. 54).
В течение нескольких дней писатель создал новый, третий вариант
"Повести о капитане Копейкине", "так что, - писал он Прокоповичу, - уж
никакая цензура не может придраться" (там же, с. 53).
Таким образом, Гоголя вынудили исказить очень важный эпизод в "Мертвых
душах". В первой цензурной редакции повести характер Копейкина означен
более крупно, рельефно, резко. Сравнивая обе редакции повести, цензурный
комитет отмечал, что в первой из них "представлен был раненый офицер,
сражавшийся с честью за отечество, человек простой, но благородный,
приехавший в Петербург, хлопотать о пенсии. Здесь сначала какой-то из
важных государственных людей принимает его довольно ласково, обещает ему
пенсию и т. д. Наконец на жалобы офицера, что ему нечего есть, - отвечает:
"...так промышляйте сами себе как знаете". Вследствие этого Копейкин
делается атаманом разбойничьей шайки. Ныне автор, оставив главное событие в
таком самом виде, как оно было, изменил характер главного действующего лица
в своем рассказе: он представляет его человеком беспокойным, буйным, жадным
к удовольствиям, который заботится не столько о средствах прилично
существовать, сколько о средствах удовлетворять своим страстям, так что
начальство находится наконец в необходимости выслать его из Петербурга.
Комитет определил: "...эпизод сей дозволить к напечатанию в таком виде, как
он изложен автором" (М. И. Сухомлинов. Исследования и статьи по русской
литературе и просвещения, т. II. СПб., 1889, с. 318).
В ослабленном виде повесть о Копейкине появилась в печати. Лишь после
1917 года был восстановлен ее доцензурный текст.
Хотя после второй переработки повесть была в идейном отношении
серьезно ослаблена, но и в этом виде Гоголь дорожил ею. Пусть из
первоначального текста был удален министр, а затем и генерал, а вместо них
появилась довольно тощая абстракция некоего "начальника", пусть виновником
всех несчастий Копейкина стал он сам, но сохранилась в повести чрезвычайно
важная для Гоголя картина Петербурга с характерными для него социальными
контрастами между той частью общества, жизнь которой напоминала "сказочную
Шехерезаду", и теми, чей "ассигнационный банк" состоит "из каких-нибудь
десяти синюх да серебра мелочи". Включение картины Петербурга в общую
композиционную раму "Мертвых душ" восполняло, по убеждению Гоголя,
недостающее, очень важное звено - важное для того, чтобы изображение "всей
Руси" приобрело необходимую полноту.