Воспоминание женщин о григории распутине. Воспоминания современников о Григории Распутине - Странник — LiveJournal. Коммерческое использование имени Распутина

«Почти все воспоминания о Григории Ефимовиче Распутине грешат удивительным, недопустимым для воспоминаний, недостатком: большинство мемуаристов в глаза не видели Григория Ефимовича или видели его мельком, издали. Но все «воспоминатели», и те, что с симпатией относились к Царской Семье, и те, что высказывали к Ней неприязнь, о Распутине говорили одинаково плохо, повторяя одно и то же: пьяница, развратник, хлыст. А что они знали о нем? Что, кроме слухов, могли сказать о нем думские масоны Павел Милюков и Александр Керенский, поэтесса Зинаида Гиппиус, поэт Александр Блок и английский посол Бьюкенен, если все они, подобно Бьюкенену, в своих мемуарах повторяют: «Я никогда не искал с ним встречи, потому что не считал нужным входить в личные отношения с ним». И, в глаза не видев Распутина, все они усердно пересказывают слухи.
Генерал Сухомлинов видел его лишь раз на севастопольском вокзале в 1912 году: «Гуляя по перрону взад и вперед, он старался пронизывать меня своим взглядом, но не производил на меня никакого впечатления» (47, с. 286). Но это не помешало генералу пересказывать в своих мемуарах все, что он слышал о Распутине, включая и вымысел, что старец повинен в его отставке. Протоиерей Г. Шавельский видел Распутина «два раза и то издали: один раз на перроне Царскосельского вокзала, другой раз в 1913 году на Романовских торжествах в Костроме» (48, с. 101). Ничего предосудительного о своих встречах Шавельский вспомнить не мог, но припомнил все небылицы о Распутине и Царских детях, которые пересказывала ему, «приезжая за советом», воспитательница Великих Княжон Софья Ивановна Тютчева, психически больная женщина, за что и была удалена от детей. Искренне любившие Царскую Семью генерал В.Н.Воейков и гувернер П.Жильяр тоже не могли похвастаться знакомством с Распутиным.

Жильяр вспоминает лишь одну-единственную встречу: «Однажды, собираясь выходить, я встретился с ним в передней. Я успел рассмотреть его, пока он снимал шубу. Это был человек высокого роста, с изможденным лицом, с очень острым взглядом серо-синих глаз из-под всклокоченных бровей. У него были длинные волосы и большая мужицкая борода». Но разве «несколько мгновений» могли быть основанием для повторения все того же: «пьяница, хлыст, развратник, управляющий страной»?

Книга под именем Жильяра, вышедшая в 1921 году в Вене, имеет двусмысленное название «Император Николай II и его семья. По личным воспоминаниям П.Жильяра, бывшего наставника Наследника Цесаревича Алексея Николаевича», Что значит «по личным воспоминаниям»? Кто-то пересказал воспоминания Жильяра? И где гарантия, что тот, кто писал по воспоминаниям Жильяра, не мог вставить в них что-то от себя, как это случилось в многочисленных переизданиях воспоминаний Анны Александровны Танеевой (Вырубовой) – тенденциозные вставки неизвестных редакторов и масса сокращений наиболее важных мест мемуаров.

Дворцовый комендант генерал В.Н.Воейков разговаривал с Распутиным раз, «имея определенную цель – составить о нем свое личное мнение» (19, с. 76). Отзыв Воейкова об отце Григории неблагоприятный, хотя ничего плохого во время беседы с ним Воейков не увидел: «Он мне показался человеком проницательным, старавшимся изобразить из себя не то, чем был на самом деле, но обладавшим какою-то внутреннею силою!». Воейкова поразило несовпадение Распутина, которого он видел, с тем Распутиным, которого по слухам представляло общество, но вот что потрясающе: Воейков предпочел верить слухам, а не собственным глазам.
Точно так же повел себя известный публицист Меньшиков, воочию видевший благообразного, рассудительного крестьянина, но после своих приятных личных впечатлений усердно пересказавший в очерке о нем все то мерзкое, о чем слышал от знакомых и друзей (50).

К счастью, среди мемуаристов есть и другие люди. Генерал П.Г.Курлов в 1923 году в Берлине издал книгу «Гибель императорской России», Генерал никогда не принадлежал к кругу Григория Ефимовича, и ненавистники старца не могут обвинить его в предвзятости, кроме того, он профессиональный полицейский, директор Департамента полиции, начальник Главного тюремного управления, товарищ министра внутренних дел, и опыт общения с людьми преступного мышления и поведения, а именно такой образ Распутина навязан был обществу, у Курлова был громадный, да и причин вступаться за Распутина и Царскую Семью у него после 1911 года не было, ведь с убийством П.А.Столыпина рухнула его собственная судьба и карьера.

Курлов описывает Распутина таким, каким сам его видел: «Я находился в министерском кабинете, куда дежурный курьер ввел Распутина. К министру подошел худощавый мужик с клинообразной темно-русой бородкой, с проницательными умными глазами. Он сел с П.А.Столыпиным около большого стола и начал доказывать, что напрасно его в чем-то подозревают, так как он самый смирный и безобидный человек… Вслед за тем я высказал министру вынесенное мной впечатление: по моему мнению, Распутин представлял из себя тип русского хитрого мужика, что называется – себе на уме, и не показался мне шарлатаном. «Впервые я беседовал с Распутиным зимой 1912 года у одной моей знакомой… Внешнее впечатление о Распутине было то же самое, какое я вынес, когда, незнакомый ему, видел его в кабинете министра… Распутин отнесся ко мне с большим недоверием, зная, что я был сотрудником покойного министра, которого он не без основания мог считать своим врагом… На этот раз меня поразило серьезное знакомство Распутина со Священным Писанием и богословскими вопросами. Вел он себя сдержанно и не только не проявлял тени хвастовства, но ни одним словом не обмолвился о своих отношениях к Царской Семье. Равным образом я не заметил в нем никаких признаков гипнотической силы и, уходя после этой беседы, не мог себе не сказать, что большинство циркулировавших слухов о его влиянии на окружающих относится к области сплетен» на которые всегда так падок Петербург».

Воспоминания о Григории Евфимовиче Распутине современников
Исключительно тяжелые для Государя годы русско-японской войны и революции со-единились и с личной трагедией. 30 июля 1904 г. совершилось долгожданное событие – рождение наследника Цесаревича Алексея Николаевича; через несколько месяцев было обнаружено, что младенец унаследовал по женской линии неизлечимую страшную бо-лезнь - гемофилию, хроническое заболевание на почве пониженной свертываемости кро-ви, при котором даже незначительное кровотечение представляло серьезную опасность для ребенка, даже легкий ушиб мог вызвать угрожающее жизни внутреннее крово¬излияние. Болезнь Наследника потребовала от его Августейших родителей чрезвычай¬но напряжения душевных и духовных сил. Очень деятельного и жизнерадостного ребенка было трудно уберегать от постоянно грозящих ему опасностей. Для бдительного надзора к Наследнику приставили двух матро¬сов из гвардейского экипажа императорской яхты «Штандарт», однако полностью избежать ушибов не удавалось, и время от времени слу¬чались страшные, мучительные припадки бо¬лезни. Когда лучшие доктора бессильны были остановить кровоизлияние и облегчить стра¬дания несчастного ребенка, Государыня, на¬деясь на милосердие Божие, прибегала к по¬мощи молитв «Божьего человека» Григория Распутина, в котором она видела ходатая перед Господом за ее семью и горячо любимого больного сына. Есть множество свидетельств, что Григорий Ефимович действительно мог останавливать приступы гемофилии и прекра¬щать мучения юного Цесаревича. Григорий Распутин был для всей Царской Семьи одним из самых близких людей, но Их Величества отнюдь не находились безраздельно под его влиянием, как это пытались представить не¬други; встречи их случались нечасто и, по мнению близкого окружения, в основном были связаны с нездоровьем Цесаревича Алексея. (К примеру, вопреки легендам «о всемогуще-стве этого временщика», влияния Распутина не хватило даже на то, чтобы освободить от призыва на войну своего единственного сына, который в его отсутствие вел хозяйство. Несмотря на многократные просьбы, един¬ственным монаршим благодеянием было то, что юношу определили в санитарный поезд, доставлявший с передовой раненых в царско-сельские лазареты). Историк С.С. Ольденбург в своей книге «Царствование Императора Николая II» прослеживая, как выполня¬лись политические советы Распутина, выясняет, что по важным вопросам Государь чаще всего принимал свое решение, вопреки советам старца.

«Однажды вечером, после обеда, Великие Княжны Мария и Анастасия Николаевны разыграли в столовой, в присутствии Их Величеств, свиты и нескольких приглашенных, две небольшие сцены из пьесы Мольера «Мещанин во дворянстве». Исполняя обязан¬ности суфлера, я спрятался за ширмы, заменявшие кулисы. Немного наклонившись, я мог наблюдать в первом ряду зрителей Импера¬трицу - оживленную и улыбающуюся в разго¬воре со своими соседями. Когда представление кончилось, я вышел внутренней дверью в кори¬дор перед комнатой Алексея Николаевича. До моего слуха ясно доносились его сто-ны. Вне¬запно я увидел перед собой Императрицу, кото¬рая приближалась бегом, придер-живая в спешке обеими руками длинное платье, которое ей ме¬шало. Я прижался к стене, и она прошла рядом со мной, не заметив меня. Лицо ее было взвол¬новано и отражало острое беспокойство. Я вер¬нулся в залу; там царило оживление, лакеи в ливреях обносили блюда с прохладительными и угощениями; все смеялись, шутили, вечер был в разгаре. Через не-сколько минут Императрица вернулась; она снова надела свою маску и старалась улы-баться тем, кто толпился перед нею. Но я заметил, что Государь, продолжая разговаривать, занял такое место, откуда мог наблюдать за дверью, и я схватил налету отчаянный взгляд, который Императрица ему бросила на пороге. Час спустя я вернулся к себе, еще глубоко взволнованный этой сценой, которая внезапно раскрыла предо мною драму этого двойного существования. ...Дело в том, что они не хотели, чтобы стало известно, какой болезнью страдает Великий Князь Наследник. Я понял, что эта болезнь в их глазах имела значение государственной тайны». (Пьер Жильяр, «Из воспоминаний об Императоре Николае II и его семье»)

«Жизнь Алексея Николаевича была одна из самых трагичных в истории царских де-тей. Он был прелестный, ласковый мальчик, самый красивый из всех детей. Родители и его няня, Мария Вишнякова, в раннем детстве его очень баловали, исполняя его ма¬лейшие капризы. И это понятно, так как видеть постоянные страдания маленького было очень тя-жело: ударится ли он головкой или рукой о мебель, сейчас же появлялась огром¬ная синяя опухоль, показывающая на внутреннее кровоизлияние, причинявшее ему тяж¬кие страда-ния. Пяти-шести лет он перешел в мужские руки, к дядьке Деревеньке. Этот его не так ба-ловал, хотя был очень предан и обладал большим терпением. Слышу голо¬сок Алексея Ни-колаевича во время его за¬болеваний: «Подыми мне руку», или: «По¬верни ногу», или «Со-грей мне ручки», и ча¬сто Деревенко успокаивал его. Когда он стал подрастать, родители объяснили Алек¬сею Николаевичу его болезнь, прося быть осторожным. Но Наследник был очень жи¬вой, любил игры и забавы мальчиков, и ча¬сто бывало невозможно его удер-жать. «По¬дари мне велосипед», - просил он мать. «Алексей, ты знаешь, что тебе нельзя!» - «Я хочу учиться играть в теннис, как се¬стры!» - «Ты знаешь, что ты не смеешь играть». Иногда Алексей Николаевич пла¬кал, повторяя: «Зачем я не такой, как все мальчики?» Частые страдания и невольное самопожертвование развили в характере Алексея Нико-лаевича жалость и сострадание ко всем, кто был болен, а также удивительное уважение к матери и всем старшим. На¬следник принимал горячее участие, если и у прислуги стрясется какое-нибудь горе. Его Величество был тоже сострадателен, но деятельно это не выражал, тогда как Алексей Николаевич не успокаивался, пока сразу не поможет. Помню случай с поваренком, ко¬торому почему-то отказали от должности. Алексей Николаевич как-то узнал об этом и приставал весь день к родителям, пока они не приказали поваренка снова взять об¬ратно. Он защищал и горой стоял за всех своих.
Алексей Николаевич отличался большими способностями, учился вроде Ольги Ни¬колаевны; любимой его игрой были солдатики, которых у него было огромное количе¬ство. Он часами расставлял их на большом столе, устраивая войны, маневры и парады. Дере-венько, или Дина, как называл его Наследник, принимал участие во всех этих играх, равно как его сыновья, два маленьких мальчика, и сын доктора Деревенко, Коля. Последние го-ды приезжали маленькие кадеты играть с Наследником. Всем им объяс¬няли осторожно обращаться с Алексеем Николаевичем. Императрица боялась за него и редко приглашала к нему его двоюродных братьев, резвых и грубых мальчиков. Ко¬нечно, на это сердились родные». (Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страницы из моей жизни»)

«С первого же раза, когда Распутин появился у постели больного Наследника, облегче-ние последовало немедленно». (Из воспоминаний дворцового коменданта ген. Воейкова)
«Осенью 1912 ода Царская Семья уехала на охоту в Скерневицы, имение Их Вели-честв в Польше. Я же вернулась на свою дачку в Царское Село, но ненадолго. Получила телеграмму от Государыни, в которой сообщалось, что Алексей Николаевич, играя у пру-да, неудачно прыгнул в лодку, что вызвало внутреннее кровоизлияние. В данную ми¬нуту он лежал и был серьезно болен. Как только ему стало получше, Их Величества пе¬реехали в Спалу, куда вызвали и меня. Первое время Алексей Николаевич был на ногах, хотя жа-ловался на боли то в животе, то в спине. Он очень изменился, но доктор не мог точно оп-ределить, где произошло кровоизлияние. Как-то раз Государыня взяла его с со¬бой катать-ся, я тоже была с ними. Во время прогулки Алексей Николаевич все время жаловался на внутреннюю боль, каждый толчок его мучил, лицо вытягивалось и блед¬нело. Государыня, напуганная, велела повернуть домой. Когда мы подъехали к дворцу, его уже вынесли поч-ти без чувств. Последующие три недели он находился между жизнью и смертью, день и ночь кричал от боли; окружающим было тяжело слышать его постоян¬ные стоны, так что иногда, проходя его комнату, мы затыкали уши. Государыня все это время не раздевалась, не ложилась и почти не отдыхала, часами просиживала у кровати своего маленького боль-ного сына, который лежал на бочку с поднятой ножкой - без со¬знания. Ногу эту Алексей Николаевич потом долго не мог выпрямить. Крошечное, вос¬ковое лицо с заостренным но-сиком было похоже на покойника, взгляд огромных глаз был бессмысленный и грустный. Как-то раз, войдя в комнату сына и услышав его отчаянные стоны, Государь выбежал из комнаты и, запершись у себя в кабинете, расплакался. Как-то раз Алексей Николаевич сказал своим родителям: «Когда я умру, поставьте мне в парке маленький каменный па-мятник».
Из Петербурга выписали доктора Раухфуса, профессора Федорова с ассистентом, док-тором Деревенко. На консультации они объявили состояние здоровья Наследника безна-дежным. Как-то вечером после обеда, когда мы поднялись наверх в гостиную Госу¬дарыни, неожиданно в дверях появилась Принцесса Ирина Прусская, приехавшая помочь и утешить сестру. Бледная и взволнованная, она просила нас разойтись, так как состоя¬ние Алексея Николаевича было безнадежно. Я вернулась обратно во дворец в одиннад¬цать часов вечера; вошли Их Величества в полном отчаянии. Государыня повторяла, что ей не верится, чтобы Господь их оставил. Они приказали мне послать телеграмму Рас¬путину. Он ответил: «Болезнь не опасна, как это кажется. Пусть доктора его не мучают». Вскоре Наследник стал поправляться». (Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страницы из моей жизни»)

«Дни от 12-го до 23-го были самыми тяжелыми. Бедняжка (Цесаревич Алексей - сост.) сильно страдал, боли были спорадическими и появлялись каждые четверть часа. От высокой температуры он бредил и днем, и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же начиналась боль. Он почти не спал все это время, не имел сил плакать и только стонал, повторяя все время одни и те же слова: «Господи, сжалься надо мною». Я с тру¬дом мог оставаться в его комнате, но должен был сменять Аликс, которая совершенно выби¬лась из сил, проводя у его постели ночи напролет. Она переносила это испытание лучше, чем я, в особенности когда Алексею было очень тяжело». (Из письма Государя матери, осень 1912 г., Спала)
«Цесаревич, лежа в кроватке, жалобно сто¬нал, прижавшись головой к руке матери, и его тонкое, бескровное личико было неузнаваемо. Изредка он прерывал свои стоны, чтобы прошептать только одно слово: «Мама», в которое он выражал все свое страдание, все свое отчаяние. И мать целовала его волосы, лоб, глаза, как будто этой лаской она могла облегчить его страдания, вдохнуть ему немного жизни, которая, казалось, его покидала. О, какая пытка для матери присутствовать бессильной при муках своего ребенка, томиться долгие часы в смертной тоске, какая мука знать, ...что это она передала ему ту страшную болезнь, против которой наука ничего не могла поделать. Как я понимал теперь сокровенную драму этой жизни и как легко мне стало восстановить этапы этого долгого пути на голгофу!» (Из воспоминаний воспитателя Наследника П.Жильяра)

«Следующий факт из жизни Наследника тронет сердце каждой матери. Все знают, что во время постоянных заболеваний Алексея Николаевича Их Величества всегда обраща-лись к Распутину, веря, что его молитва поможет бедному мальчику. В 1915 году, когда Государь встал во главе армии, он уехал в Ставку, взяв Алексея Николаевича с собой. В расстоянии нескольких часов пути от Царского Села у Алексея Николаевича началось кровоизлияние носом. Доктор Деревенко, который постоянно его сопровождал, старался остановить кровь, но ничто не помогало, и положение становилось настолько грозным, что Деревенко решился просить Государя вернуть поезд обратно, так как Алексей Нико-лаевич истекает кровью.
...Императрица стояла на коленях около кровати, ломая голову, что дальше предпри-нять. Вернувшись домой, я получила от нее записку с приказанием вызвать Григория Ефимовича. Он приехал во дворец и с родителями прошел к Алексею Николаевичу. По их рассказам, он, подойдя к кровати, перекрестил Наследника, сказав родителям, что серьез-ного ничего нет и им нечего беспокоиться, повернулся и ушел. Кровотечение прекрати-лось. Государь на следующий день уехал в Ставку. Доктора говорили, что они совершен-но не понимают, как это произошло». (Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страницы из моей жизни»)
«После революции я встречалась с профессором Федоровым, лечившим Наследника. Мы говорили о случаях, в которых, по словам профессора, медицинская наука бессильна остановить внутреннее кровоизлияние. В таких случаях стоило Распутину осенить На-следника крестным знамением, как кровоизлияние останавливалось. «Нельзя не понять родителей больного мальчика», - сказал профессор Федоров». (Из «Неопубликованных воспоминаний» А А. Вырубовой)

«Я видела у нас Распутина два-три раза. Каждый раз я его видела около больного Алексея Николаевича. На этой почве он у нас и появился; Государыня считала его пра-ведником и верила в силу его молитв». (Из воспоминаний комнатной девушки Великих Княжон Е.Н. Эрсберг)
«Распутин не так часто бывал во дворце, как об этом кричали. Его появление, кажется, объясняется болезнью Алексея Николаевича. Сам я его видел один раз. Он был понят мною вот как: умный, хитрый, добрый мужик». (Из мемуаров гувернера царских детей англичанина С.И. Гиббса)
«Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божиим – Григорием из Тобольской губернии». (1 ноября 1905 г.) …После обеда имели радость видеть Григория по возвращении из Иерусалима и с Афона (4 июня 1911 г.)» (Из дневника Николая II)
«В минуты сомнений и душевной тревоги я люблю с ним (Распутиным - сост.) беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе дела¬ется легко и спокойно». (Государь Николай Александрович)
«Граф Фредерикс (Министр Император¬ского Двора - сост.) однажды, в интимной бе¬седе, в моем присутствии, когда вопрос кос¬нулся злобы дня, сказал: «Вы знаете, что я лю¬блю Государя, как сына, и потому не мог удер¬жаться, чтобы не спросить Его Величество, что же наконец такое представляет собой Распутин, о котором все так много говорят. Его Величество ответил мне совершенно спокойно и про¬сто - «действительно, слишком уж много и, по обыкновению, много лишнего говорят, как и о всяком, кто не из обычной среды принимается изредка нами. Это только простой русский человек, очень религиозный и ве-рующий... Императрице он нравится своей искренностью; она верит в его преданность и в силу его молитв за нашу семью и Алексея... но ведь это наше совершенно частное дело... удивительно, как люди любят вмешиваться во все то, что их совсем не касается... кому он мешает?» (Из воспоминаний флигель-адъютанта Мордвинова)

«Прислуга наша, когда Распутин, случалось, ночевал у нас или приезжал к нам на да-чу, говорила, что Распутин по ночам не спит, а молится. Когда мы жили в Харьковской губернии на даче, был такой случай, что дети видели его в лесу, погруженного в глубокую молитву. Это сообщение детишек заинтересовало нашу соседку-генеральшу, которая без отвращения не могла слышать имени Распутина. Она не поленилась пойти за ребятами в лес, и действительно, хотя уже прошел час, увидела Распутина, погруженного в молитву». (Из воспоминаний журналиста, кандидата прав Г.П. Сазонова)
«Как-то раз Распутин был приглашен в гости одним известным генералом, но когда этот господин понял, что своим радушием никаких выгод не добьется, то отвернулся от прежнего своего друга. Распутину пришлось перебраться в тесную скромную квартирку, где он существовал за счет добровольных пожертвований его почитателей. Жилье «старца» было весьма скромным, питался он довольно скудно, а вино ему приносили в качестве дара лишь в последний год его жизни». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлин¬ная Царица»)

Хотя Распутина постоянно обвиняли в разврате, - писала А. Вырубова, - странным кажется тот факт, что когда начала после революции действовать следственная комис¬сия, не оказалось ни одной женщины в Петрограде или в России, которая бы выступила с об-винениями против него; сведения черпались из записей «охранников», которые были при-ставлены к нему». Следователь Чрезвычайной следственной комиссии А. Ф. Романов рас-крыл секреты появления некоторых «доказательств»: «Среди разного рода бумаг, ото-бранных при обыске, была найдена фотография, на которой в обстановке окончен¬ного обеда или ужина, - стол с остатками еды, недопитыми стаканами, - изображены Распутин и какой-то священник с какими-то смеющимися женщинами. Сзади их балалаешники. Впечатление кутежа в от¬дельном кабинете. При ближай¬шем исследовании этой фотогра¬фии было обнаружено, что на ней вытравлены две мужские фигуры: одна между Распути-ным и стоя¬щей рядом с ним сестрой мило¬сердия, а другая - между священ¬ником и стоя-щей рядом с ним да¬мою. В дальнейшем оказалось, что фотография была снята в ла¬зарете имени Государыни после завтрака по поводу открытия. Ка¬жется, полковник Л. и еще дру-гой господин взяли под руки - один Распутина и сестру милосердия, а другой священника и одну даму, привели их в столовую, стараясь их рассмешить, и в таком виде их сфотогра-фировал заранее приглашенный фотограф. Затем инициаторы вытравили свои изобра-жения...» Другой следователь Чрезвычайной следственной комиссии В.М. Руднев разо-блачил еще один миф: о якобы огромном состоянии Распутина. Оказалось, что после его смерти но осталось ни копейки денег, дети же были вынуждены ходатайствовать о Вы-сочайшем пособии. Руднев пишет: «Распутин, постоянно получая деньги от просителей за удовлетворение их ходатайств, широко раздавал эти деньги нуждающимся и вообще лицам бедных классов, к нему обращавшимся с какими-либо просьбами даже и не матери-ального характера». Тем не менее обстановка вокруг Царской Семьи и Распутина была насыщена таким количеством лжи, что в ее сети попадали люди и высокой духов¬ной жиз-ни. В 1910 г. духовник Императрицы епископ Феофан «доложил Царице, что ему на испо-веди такая-то открывала нехорошее по отношению поведения Григория. Каково же было глубоко верующей Императрице слышать от своею духовника то, что ему было открыто на исповеди! /.../ Царице было известно каноническое постановление о строжайшем нака-зании духовников, которые дерзают нарушить тайну исповеди вклю¬чительно до низведе-ния подобных духовников в первобытное состояние. Этим своим поступком, недопусти-мым для духовника, он решительно оттолкнул от себя так пре¬данную доселе духовную дочь-Царицу...» (Игумен Серафим, Православный Царь-мученик. Русская тип. при Духов-ной миссии. Пекин. 1920) К тому же впоследствии жен¬щина, сообщившая вл. Феофану что-то плохое о Распутине, отказалась от своих слов». (Из комментариев к книге игумена Серафима (Кузнецова) «Православный Царь-мученик», сост. С.Фомин)

«У меня никогда не было и нет никаких сомнений относительно нравственной чисто-ты и безукоризненности этих отношений (между Царской Семьей и Распутиным – сост.). Я официально об этом заявляю, как бывший духовник Государыни. Все отношения у нее сложились и поддерживались исключительно только тем, что Григорий Евфимович бук-вально спасал от смерти своими молитвами жизнь горячо любимого сына, Наследника Цесаревича, в то время как современная научная медицина была бессильна помочь. И если в революционной толпе распространяются иные толки, то это ложь, говорящая только о самой толпе и о тех, кто ее распространяет, но отнюдь не об Александре Феодоровне...» (Из показаний духовника Императрицы Александры Феодоровны епископа Феофана (Бы-строва) Чрезвычайной следственной комиссии временного правительства)

«Все книги полны рассказами о влиянии Распутина на государственные дела, и ут-верждают, что Распутин постоянно находился при Их Величествах. Вероятно, если бы я стала это опровергать, то никто бы не поверил. Обращу только внимание на то, что каж-дый его шаг, со времени знакомства Их Величеств у Великой Княгини Милицы Никола-евны до его убийства в юсуповском доме, записывался полицией. ...У Их Вели¬честв были три рода охраны: дворцовая полиция, конвой и вводный полк. Всем этим заведовал двор-цовый комендант. Последним до 1917 года был генерал Воейков. Ни¬кто не мог быть при-нятым Их Величествами или даже подойти ко дворцу без ведома дворцовой полиции. Ка-ждый из них, а также все солдаты сводного полка на главных постах вели точную запись лиц, проходивших и проезжавших. Кроме того, они были обязаны сообщать по телефону дежурному офицеру Сводного полка о каждом чело¬веке, проходившем во дворец. Каждый шаг Их Величеств записывался. ...Везде вы¬ходила полиция тайная и явная, со своими за-писями, следя за каждым шагом Госуда¬рыни. Стоило ей остановиться где или поговорить со знакомыми, чтобы этих несчаст¬ных сразу обступала после полиция, спрашивая фами-лию и повод их разговора с Го¬сударыней. ...Если я говорю, что Распутин приезжал два или три раза в год к Их Ве¬личествам, а последнее время они, может быть, видели его че-тыре или пять раз в год, то можно проверить по точным записям этих полицейских книг, говорю ли я правду. В 1916 году лично Государь видел его только два раза. Но Их Вели-чества делали ошибку, окружая посещения Григория Ефимовича тайной. Это послужило поводом к разговорам. Каждый человек любит иметь некоторую интимность и хочет ино-гда остаться один со своими мыслями или молитвами, закрыть двери своей комнаты. То же было у Их Величеств по отношению к Распутину, который был для них олицетво¬рением надежд и молитв. Они на час позабывали о земном, слушая рассказы о его стран-ствованиях и так далее. Проводили его каким-нибудь боковым ходом по малень¬кой лест-нице, принимали не в большой приемной, а в кабинете Ее Величества, пред¬варительно пройдя по крайней мере десять постов полиции и охраны с записями. Эта часовая беседа наделывала шуму на год среди придворных». (Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страни-цы из моей жизни»)

«Самое сильное озлобление на Распутина поднялось в два или три последних года его жизни. Его квартира в Петрограде, где он проводил всего больше времени, была перепол-нена всевозможной беднотой и разными просителями, которые, воображая себе, что он имеет огромную власть и влияние при Дворе, приходили к нему со своими нуждами. Гри-горий Ефимович, перебегая от одного к другому, безграмотной рукой пис¬ал на бумажках разным влиятельным лицам записки всегда почти одного содержания: «милый, дорогой, прими»; или: «милый, дорогой, выслушай». Несчастные не знали, что менее всего могли рассчитывать на успех, прося через него, так как все относились к нему отрицательно. Одно из самых трудных поручений Государыни - большей частью из-за болезни Алексея Николаевича - это было ездить на квартиру Григория Ефимовича, всегда полную просите-лями и часто - проходимцами, которые сейчас же обступали меня и не верили, что я в чем-либо помочь им не могу, так как я считалась чуть ли не всемогущей. Все эти прошения, которые шли через Григория Ефимовича и которые он привозил в последние годы в кар-манах к Их Величествам, только их сердили; они складывали их в общий пакет на имя графа Ростовцева, который рассматривал их и давал им законный ход. Но, конечно, это создавало массу разговоров, и я помню, как благомыслящие люди просили Их Величества дать Григорию Ефимовичу келью в Александро-Невской Лавре или другом монастыре, дабы там оградить его от толпы, газетных репортеров и всяких проходимцев, которые впоследствии, чтобы очернить Их Величества, пользовались его простотой, увозили с со-бой и напаивали его; но Их Величества тогда не обратили внимания на эти советы». (Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страницы из моей жизни»)

«Я видела лишь моральную сторону этого человека, которого почему-то называли аморальным. И я была не одинока в своей оценке характера сибирского крестьянина. Мне известно наверняка, что многие женщины моего круга, имевшие интрижки на стороне, а также дамы из полусвета именно благодаря влиянию Распутина влезли из той грязи, в ко-торую погружались. Помню, что однажды, прогуливаясь по Морской с офице¬ром, сослу-живцем моего мужа, капитана I ранга Дена, я встретила Распутина. Он строго посмотрел на меня, а когда я вернулась домой, то нашла записку, в которой старец велел зайти к не-му. Отчасти из любопытства я повиновалась. Когда я увидела Григория Ефи¬мовича, он потребовал от меня объяснений.
- А что я должна объяснить? - спросила я.
- Сама знаешь не хуже моего. Ты что же это, хочешь походить на этих распутных светских барынек? Почто со своим мужем не гуляешь?
Женщинам, искавшим у него совета, он неизменно повторял:
- Вздумается тебе сделать что-то нехорошее, приди ко мне и все расскажи, как на духу.
О Распутине я могу поведать только то, что я видела в нем. Будь я распутинианкой или жертвой низменной страсти, я бы не жила счастливо со своим супругом, и капитан I ранга Императорского Российского флота Ден не допустил бы, чтобы я встречалась с Распутиным, если бы он вел себя непозволительно в Царском Селе. Его долг мужа пре¬возмог бы преданность Императорской Семье. Зная религиозные убеждения Государыни и присущие обоим классам особенности, революционеры нашли в лице Распутина под¬ходящее орудие для разрушения Империи». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Ца-рица»

«Много скорбей было мне: где бы какая сделалась ошибка, будто как я, а я вовсе не при чем. В артелях переносил разные насмешки. Пахал усердно и мало спал, а все же таки в сердце помышлял, как бы чего найти, как люди спасаются. ...Вот я и пошел палом¬ничать. В паломничестве мне приходилось переносить нередко всякие беды и напасти, так приходилось, что убийцы предпринимали против меня, что разные были погони, но на все милость Божья! ...Я шел по 40-50 верст в день и не спрашивал ни бури, ни ветра, ни дож-дя. Мне редко приходилось кушать, ...не имел с собой капитала и не собирал во¬век: при-дется Бог пошлет, с ночлегом пустят - тут и покушаю. Так не один раз приходил в Киев из Тобольска, не переменял белья и не налагал руки до тела - это вериги тайные, то есть это делал для опыта и испытания. ...Еще нашел я одну отраду из отрад всех: читал ежедневно Евангелие понемногу, читал немного, а думал более. /.../ Я простой мужичок, когда вооб-ще благодетелей (для постройки храма - сост.) искал, ехал из Тобольской губернии с од-ним рублем, посматривая по дороге по Каме, как господа лепешки валят в воду, а у меня и чайку нет на закладку. Как это было пережить! Приезжаю в Петербург. Все равно как сле-пой по дороге, так и я в Петербурге. Пришел первое в Александро-Невскую Лавру покло-ниться мощам и за крыльцом у меня большой мешок с черным бельем. Отслужил молебен сиротский за 3 копейки и 2 копейки на свечку.
Выхожу из Александро-Невской Лавры, спрашиваю некоего епископа духовной ака-демии Сергия (Страгородского, будущего патриарха - сост.). Полиция подошла, «какой ты есть епископу друг, ты хулиган, приятель». По милости Божией пробежал задними во-ротами, разыскал швейцара с помощью привратников. Швейцар оказал мне милость, дав в шею; я стал перед ним на колени, он что-то особенное понял во мне и доложил епископу; епископ призвал меня, увидел, и вот мы стали беседовать тогда. Рассказывал мне о Петер-бурге, знакомил с улицами и прочим, а потом с Высокопоставленными, а там дошло и до Батюшки Царя, который оказал мне милость, понял меня и дал денег на храм. Я с радо-стью поехал домой и обратился к священникам о постройке нового храма. Враг же как не-навистник добрых дел, еще не успел я доехать, их соблазнил. Я им оказываю помощь в постройке храма, а они ищут меня в пагубной ереси обвинить и такую чушь порют, даже нельзя высказать и на ум не придет. Вот сколь враг силен яму копать человеку и добрые дела в ничто ставить. Обвиняют меня как поборника самых низких и грязных сект, и ар-хиерей всячески восстает». (Из дневника Григория Распутина)
«Трудно в миру приобрести спасение, наипаче в настоящее время. Все следят за тем, кто ищет спасение, как за каким-то разбойником, и все стремятся его осмеять». (Григорий Распутин)
«В настоящее время, как у греков, все епископы грамотные и боголепие соблюдают и служат, но нищеты духа нет, а народ только и идет за нищетой духа, толпами пойдет за ней, потому что боголепие высоко, а нищета духа выше. Без нищеты епископ заплачет, если креста не дадут, а если она есть в нем, то худая ряса приятна, - и за худой рясой пой-дет толпа. Этому я очевидец - простите, я со многими епископами очень знаком, да спасет их Господь за их единение. Потому, что в храме духа нет, а буквы много - храм и пуст. А и в настоящее время, когда отец Ио-анн (Кронштадтский) служил, то в храме дух нищеты был, и тысячи шли к нему за пищей духовной». (Из бесед Григория Распутина, 1911 г.)

«Принимая во внимание, что вопрос о принадлежности крестьянина слободы Покров-ской Григория Распутина-Нового к секте хлыстов внимательно рассмотрен Его Преосвя-щенством, Преосвященнейшим Алексием, Епископом Тобольским и Сибирским по дан¬ным следственного дела, на основании личного наблюдения крестьянина Григория Но¬вого и на основании сведений, полученных о нем от людей, хорошо его знающих, что по таким личным наблюдениям этого дела Его Преосвященство считает крестьянина Григо¬рия Рас-путина-Нового православным христианином, человеком, духовно настроенным и ищущим правды Христовой, - дело о крестьянине слободы Покровской Григории Распутине-Новом дальнейшим производством прекратить и причислить оконченным. Та¬кое определение Консистории Преосвященным Алексием того же 29 ноября утверждено». (Заключение То-больской Духовной Консистории, 1912 г.)
«После революции в печати появятся материалы, представляемые как донесения по-лицейских о повседневной жизни Распутина. Из них публика узнает о том, как «царев друг» пьянствовал, встречался с проститутками, дебоширил. Научная экспертиза этих данных не оставляет сомнений в том, что эти «сенсационные «документы» - очередная антиромановская фальшивка, которых в те смутные времена фабриковалось множе¬ство». (А.Боханов, «Император Николай II»)

«Во время возвращения в Тюмень Распутин настоял на том, чтобы мы останови¬лись в Покровском и познакомились с его женой. Дом Распутина был лишь немногим больше остальных. «Старец» выразил надежду, что когда-нибудь Их Величества при¬едут к нему в гости. «Но ведь это так далеко, - возразила я, изумленная его словами». «Они должны приехать, - сердито проговорил крестьянин. Спустя несколько минут он произнес проро-ческие слова. - Волей или неволей, они приедут в Тобольск и прежде чем умереть, увидят мою родную де¬ревню». День мы провели в гостях у Распутина. Жена его оказалась ми¬лой, доброй женщиной. Славными людьми оказались и крестьяне - это были честные, простые люди. Они обрабатывали землю, принадлежав¬шую Распутину, не требуя никакой платы - как добрые христиане. Рас¬путин имел троих детей. Две дочери учились в Петрограде, мальчик крестьянствовал. Селяне были очень дружелюбны к нам, однако большинство было против того, чтобы Распутин возвращался в Петроград. Поскольку мы решили ехать дальше в Екатеринбург, чтобы оттуда последовать в Верхотурский монастырь, я подума-ла, что лучше бы Рас¬путину остаться со своей семьей. Однако он отказался последовать моему совету. Я сказала Анне (Вырубовой - сост.), что с нас хватит сплетен и что она должна угово¬рить Распутина покинуть нас. Она обещала поговорить с ним, но в последний момент он-таки поехал с нами в Екатеринбург. Никогда не забуду своих первых впечатлений от этого рокового города. Как только мы ступили на перрон, меня охватило предчув¬ствие беды - такое ощущение было и у остальных. Распутину тоже было не по себе, Анна заметно нервничала. Я искренне обрадовалась, когда мы добрались до Верхотурского монастыря, расположенного на левом берегу реки Туры». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»)

«Хорошо известно, что Распутин осуждал войну, но не все знают, что он пытался по¬мешать объявлению войны. Когда началась мобилизация, Распутин телеграфировал Анне (Вырубовой - сост.) из Сибири. В телеграмме он умолял Императора «не затевать войну», что «с войной будет конец России и им самим» и что «положат до последнего человека». На эту телеграмму не обратили никакого внимания по той простой причине, что Распутин не имел политического влияния, как не имел его и при решении других во¬просов, вопреки широко распространенному мнению». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»)
«Милый друг! Еще раз скажу: грозна туча над Россией, беда, горя много, темно, и просвету нет; слез-то море и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нет, неописуемый ужас. Знаю, все от тебя войны хотят, и верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божье наказа¬ние, когда уж отымет путь, начало конца. Ты Царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Россия? Подумать, так все по-другому. Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в крови великой, погибель без конца, печаль. Григорий». (Записка, посланная Григорием Распутиным Государю из Тюмени после объявления войны, июль 1914 г.)

«Какую-то, пока еще не до конца ясную, роль в создании слухов сыграли и таинст-венные двойники Распутина. Председатель Государственной Думы М. В. Родзянко в книге своих воспоминаний «Крушение Империи» передает рассказ графа Д. М. Граббе (атамана Войска Донского) о том, как вскоре после убийства Распутина его «пригласил к завтраку известный князь Андронников, обделывавший дела через Распутина. Войдя в столовую, Граббе был поражен, увидев в соседней комнате Распутина. Недалеко от стола стоял че-ловек, похожий как две капли воды на Распутина. Андронников пытливо посмотрел на своего гостя. Граббе сделал вид, что вовсе не поражен. Человек постоял, постоял, вышел из комнаты и больше не появлялся». (Из комментариев к книге игумена Серафима (Куз-нецова) «Православный Царь-мученик», сост. С.Фомин)

«Последний раз Государь видел Распутина у меня в доме в Царском Селе, куда, по приказанию Их Величеств, я вызвала его. Это было приблизительно за месяц до его убий-ства. ...Григорий Ефимович указал, что надо думать о том, как бы обеспечить всех сирот и инвалидов после войны, чтобы «никто не остался обиженным: ведь каждый отдал тебе все, что имел самого дорогого». Их Величества встали, чтобы проститься с ним. Государь сказал, как всегда: «Григорий, перекрести нас всех». - «Сегодня ты благослови меня», - ответил Григорий Ефимович, что Государь и сделал. Чувствовал ли Распутин, что он ви-дит их в последний раз, не знаю... /.../ Последние месяцы он все ожидал, что его скоро убьют». (Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страницы из моей жизни»)
«...Я вскоре умру в ужасных страданиях. Но что делать? Бог предназначил мне высо¬кий подвиг погибнуть для спасения моих дорогих Государей и Святой Руси... Наследник жив, покуда жив я. Моя смерть будет вашей смертью». (Из пророчеств Григория Распу¬тина Царской Семье)
«Хотя во Дворец я пришла рано, Ее Величество была уже на ногах и очень приветли-во поздоровалась со мной. Она сообщила мне, что Протопопов настоятельно рекомен¬довал ей никого не принимать: раскрыт заговор с целью убить ее. И тут она впервые при-зналась, что у нее дурные предчувствия относительно судьбы Григория Ефимовича. За себя она не испытывала ни малейшего страха». (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»)

«...17 декабря началась «бескровная революция» убийством Распутина. ...Я рассказы-вала Государыне, что Распутин собирается к Юсуповым знакомиться с Ириной Александ-ровной. «Должно быть, какая-нибудь ошибка, - ответила Государыня, - так как Ирина в Крыму и родителей Юсуповых нет в городе». ...Через час или два позвонили во дворец от министра внутренних дел Протопопова, который сообщал, что ночью полицейский, сто-явший на посту около дома Юсуповых, услышав выстрел в доме, по¬звонил. К нему выбе-жал пьяный Пуришкевич и заявил, что Распутин убит. Тот же по¬лицейский видел военный мотор без огней, который отъехал от дома вскоре после выстрелов. ...Жуткие были дни. 19-го утром Протопопов дал знать, что тело Распутина найдено. ...Вся полиция в Петро-граде была поставлена на ноги. Сперва в проруби на Крестовском острове нашли галошу Распутина, а потом водолазы наткнулись и на его тело: руки и ноги были запутаны верев-кой; правую руку он, вероятно, высвободил, когда его кидали в воду, пальцы были сложе-ны крестом. Тело было перевезено в Чес¬менскую богадельню, где было произведено вскрытие. Несмотря на многочисленные огнестрельные раны и огромную рваную рану на левом боку, сделанную ножом или шпорой, Григорий Ефимович, вероятно, был еще жив, когда его кинули в прорубь, так как легкие были полны водой. Когда в столице узнали об убийстве Распутина, все сходили с ума от радости; ликованию общества не было преде-лов, друг друга поздравляли: «Зверь был раздавлен, - как выражались, - злого духа не ста-ло». ...Во время этих манифестаций по поводу убийства Распутина Протопопов спрашивал совета Ее Величества по телефону, где его похоронить. Впоследствии он надеялся отпра-вить тело в Сибирь, но сейчас же делать этого не советовал, указывая на возможность по дороге беспорядков. Решили временно похоронить в Царском Селе, весной же перевезти на родину. /.../ Приехали Их Величества с Княжнами и я и два или три человека посторон-них. Гроб был уже опущен в могилу, когда мы пришли; духовник Их Величеств отслужил короткую панихиду, и стали засыпать могилу. Стояло туманное холодное утро, и вся об-становка была ужасно тяжелая: хоронили даже не на кладбище. Сразу после короткой па-нихиды уехали. Дочери Распутина, которые одни присутствовали на отпевании, положили на грудь убитого икону, которую Государыня привезла из Новго¬рода. Вот правда о похо-ронах Распутина, о которых столько говорилось и писалось. Государыня не плакала часа-ми над его телом, и никто не дежурил у гроба из его по¬клонниц. Ужас и отвращение к со-вершившемуся объяли сердца Их Величеств. Госу¬дарь, вернувшись из Ставки 20-го числа, все повторял: «Мне стыдно перед Россией, что руки моих родственников обагрены кро-вью этого мужика». /.../ Государь выслал Великих Князей Дмитрия Павловича и Николая Михайловича, а также Феликса Юсу¬пова из Петрограда. Несмотря на мягкость наказания, среди Великих Князей подня¬лась целая буря озлобления. Государь получил письмо, под-писанное всеми членами Императорского Дома, с просьбой оставить Великого Князя Дмитрия Павловича в Пе¬трограде по причине его слабого здоровья... Государь написал на нем только одну фразу: «Никому не дано право убивать». (Из воспоминаний А.А. Вырубо-вой «Страницы из моей жизни»)

«Два дня спустя из-подо льда извлекли труп Распутина. Его отвезли в ближайший госпиталь, где и было произведено вскрытие. Григорий Ефимович был ранен в лицо и в бок, на спине у него было пулевое отверстие. Выражение лица умиротворенное, око¬ченевшие пальцы правой руки подняты для крестного знамения; опустить руку в есте¬ственное положение оказалось невозможным! Вскрытие показало, что когда старца бро-сили в Неву, он был еще жив! Известие об убийстве привело в неописуемый ужас всех обитателей Дворца. Анна Вырубова лежала пластом, убитая горем. Вся Импера¬торская Семья была страшно расстроена. Сплетни о том, будто весть об убийстве Гри¬гория Ефи-мовича вызвала у Ее Величества приступ истерики, не соответствуют действительности. Было бы неверным сказать, что Государыня не была потрясена и огорчена, однако она держала себя в руках. Государь был встревожен, но тревога эта объ¬яснялась не просто убийством знакомого ему человека, а тем, что убит именно Распутин. Он понял, что это - не обыкновенное убийство, а удар, направленный против власти Царя, которая до сих пор была непререкаемой!» (Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»)

«Непосредственное участие в убийстве Г.Е. Распутина приняли: Великий Князь Ди-митрий Павлович; князь Ф.Ф. Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, незадолго перед этим женившийся на племяннице Императора Княжне Ирине Александровне (дочери младшей сестры Государя Великой Княгини Ксении Александровны и Великого Князя Александра Михайловича); председатель Союза Русского народа, депутат Государственной Думы В.М. Пуришкевич; поручик (М. Палеолог называет его капитаном) лейб-гвардии Преоб-раженского полка А.С. Сухотин; старший врач отряда Красного Креста поляк Станислав С. Лазаверт. Предполагаемым вдохновителем и организатором убийства Распутина был В.А. Маклаков - кадет, масон высокого посвящения, защитник Бейлиса на суде. Кстати, и др. участники убийства принадлежали к этому сообществу (известно, например, что Вел. Кн. Димитрий Павлович участвовал в масонских сборищах; кн. Ф.Ф. Юсупов с 1900 г. был членом масонского общества «Маяк»; В.М. Пуришкевич в юности также состоял в масонской ложе).
Вовлечением Великого Князя заговорщики поставили над собой судьей самого Импе-ратора, надеясь на не слишком строгое наказание. Николай II недвусмысленно заявил на ходатайства родственников: «Никому не дано права заниматься убийствами. Знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удив-люсь вашему обращению ко мне. Николай». Великий Князь Александр Михайлович, тесть Юсупова, пишет: «Члены Императорской Семьи просили меня заступиться за Димитрия и Феликса пред Государем. Я это собирался сделать и так, хотя меня и мутило от всех этих разговоров и жестокости. Они бегали взад и вперед, совещались, сплетничали и написали Ники преглупое письмо. Все это имело такой вид, как будто они ожидали, что Император Всероссийский наградит своих родных за содеянное ими тяжкое преступление! «Ты ка-кой-то странный, Сандро! Ты не сознаешь, что Феликс и Дмитрий спасли Россию!» Они называли меня «странным», потому что я не мог забыть о том, что Ники, как верховный судья над своими подданными, был обязан наказать убийц, и в особенности, если они бы-ли членами его Семьи. /.../ Я произнес защитительную, полную убеждения речь. Я просил Государя не смотреть на Феликса и Дмитрия Павловича, как на обыкновенных убийц, а как на патриотов, пошедших по ложному пути и вдохновленных желанием спасти родину. «Ты очень хорошо говоришь, - сказал Государь, помолчав, - но ведь ты согласишься с тем, что никто - будь он Великий Князь или же простой мужик – не имеет права убивать». Он попал в точку. Ники, конечно, не обладал таким блестящим даром слова, как некоторые из его родственников, но в основах правосудия разбирался твердо. Когда мы прощались, он дал мне обещание быть милостивым в выборе наказания для двух виновных. Произошло, однако, так, что их совершенно не наказали. Димитрия Павловича сослали на Персидский фронт в распоряжение генерала Баратова. Фе¬ликсу же было предписано выехать в его уютное имение в Курской губернии». Кн. Гав¬риил Константинович позже писал: «Огля-дываясь на прошлое, я сознаюсь, что мы оши¬бались, радуясь убийству Распутина. Убий-ство Распутина оказалось сигналом к револю¬ции. Не следовало русскому Великому Кня-зю пятнать себя участием в убийстве, по каким бы мотивам оно ни происходило. Не хри-стианское это дело». (Из комментариев к книге игумена Серафима (Кузнецова) «Право-славный Царь-мученик», сост. С.Фомин)

«Государь подошел к небольшому столику, где лежала Библия, которую он читал ежедневно, открыл ее и вытащил спрятанный между страниц небольшой лист бумаги, сложенный вдвое. Его Величество развернул лист и подал мне. За годы, проведенные в России, я очень хорошо научился читать и писать по-русски, но бумага, которую мне вру-чил Государь, была исписана каракулями наподобие детских, и я не мог разобрать ни сло-ва. «Простите, - сказал Импе¬ратор, - я понимаю, что вам трудно разобрать этот почерк. Мне са¬мому удалось прочесть письмо с большим трудом, хотя почерк мне знаком. Это последнее письмо, писанное мне Григорием Ефимо¬вичем накануне своего убийства. По-слушайте его, господин Гиббс: «Я пишу это письмо, последнее письмо, которое останется после меня в Санкт-Петербурге. Я пред¬чувствую, что умру до 1 января (1917 г.). Я обра-щаюсь к русскому народу, к Папе, Маме и Детям, ко всей Русской земле, что им сле¬дует знать и понять. Если я буду убит обычными убийцами, осо¬бенно своими братьями - русскими крестьянами, то ты, Русский Царь, не должен бояться за Детей своих - они будут править в России еще сотни лет. Но если я буду убит боярами и дворянами, если они прольют мою кровь, и она останется на руках их, то двадцать пять лет им будет не отмыть моей крови со своих рук. Им придется бежать из России. Братья будут убивать братьев, все будут убивать друг друга и друг друга ненавидеть, и через двадцать пять лет ни одного дворянина в России не останется. Царь Земли Русской, если услышишь ты звон погребального колокола по убитому Григорию, то знай: если в моей смерти виновен кто-то из твоих родичей, то скажу тебе, что никто из твоей Семьи, никто из твоих Детей и Родных не проживет более двух лет. А если и проживет, то будет о смерти молить Бога, ибо увидит позор и срам Русской земли, пришествие антихриста, мор, нищету, порушенные храмы Божии, святыни оплеванные, где каждый станет мерт¬вецом. Русский Царь, убит ты будешь русским народом, а сам народ проклят будет и станет орудием диавола, убивая друг друга и множа смерть по миру. Три раза по двад¬цать пять лет будут разбойники черные, слуги антихристовы, истреблять народ русский и веру Православную. И погибнет земля Русская. И я гибну, погиб уже, и нет меня более среди живых. Молись, молись, будь сильным, думай о своей Благословенной Семье». (Из мемуаров гувернера царских детей англичанина С.И. Гиббса)
«Уже через два дня после отречения Государя министр юстиции Временного прави¬тельства Керенский отдал распоряжение о сожжении тела Распутина. Однако опасаясь на-родного возмущения из-за кощунства над останками православного человека, уже вы¬тащенный из могилы гроб несколько дней держали в дворцовых конюшнях. Позднее вла¬сти объявили, что намереваются перезахоронить Распутина в окрестностях Петрограда. 11 марта гроб повезли в Петроград, но на лесной дороге якобы сломался грузовик. Тело Распутина было облито бензином и сожжено». (Из комментариев к книге воспоминаний Юлии Цен «Подлинная Царица», сост. А.Д. Степанов)

Воспоминания современников о Григории Распутине

«Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божьим - Григорием из Тобольской губернии». (1 ноября 1905 г.). ...После обеда имели радость видеть Григория по возвращении из Иерусалима и с Афона (4 июня 1911 г.)».

(Из дневника Николая II).

«В минуты сомнений и душевной тревоги я люблю с ним (Распутиным - сост.) беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе делается легко и спокойно».
(Государь Николай Александрович).

«Граф Фредерикс (Министр Императорского Двора - сост.) однажды, в интимной беседе, в моем присутствии, когда вопрос коснулся злобы дня, сказал: «Вы знаете, что я люблю Государя, как сына, и потому не мог удержаться, чтобы не спросить Его Величество, что же, наконец, такое представляет собой Распутин, о котором все так много говорят.

Его Величество ответил мне совершенно спокойно и просто - «действительно, слишком уж много и, по обыкновению, много лишнего говорят, как и о всяком, кто не из обычной среды принимается изредка нами. Это только простой русский человек, очень религиозный и верующий...

Императрице он нравится своей искренностью; она верит в его преданность и в силу его молитв за нашу семью и Алексея... но ведь это наше совершенно частное дело... удивительно, как люди любят вмешиваться во все то, что их совсем не касается... кому он мешает?».

(Из воспоминаний флигель-адъютанта Мордвинова).

«Прислуга наша, когда Распутин, случалось, ночевал у нас или приезжал к нам на дачу, говорила, что Распутин по ночам не спит, а молится.

Когда мы жили в Харьковской губернии на даче, был такой случай, что дети видели его в лесу, погруженного в глубокую молитву. Это сообщение детишек заинтересовало нашу соседку-генеральшу, которая без отвращения не могла слышать имени Распутина. Она не поленилась пойти за ребятишками в лес, и действительно, хотя уже прошел час, увидела Распутина, погруженного в молитву».

(Из воспоминаний журналиста, кандидата прав Г.П. Сазонова).

«Как-то раз Распутин был приглашен в гости одним известным генералом, но когда этот господин понял, что своим радушием никаких выгод не добьется, то отвернулся от прежнего своего друга.

Распутину пришлось перебраться в тесную скромную квартирку, где он существовал за счет добровольных пожертвований его почитателей. Жилье старца было весьма скромным, питался он довольно скудно, а вино ему приносили в качестве дара лишь в последний год его жизни».

(Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»).

Хотя Распутина постоянно обвиняли в разврате, - писала А. Вырубова, - странным кажется тот факт, что когда начала после революции действовать следственная комиссия, не оказалось ни одной женщины в Петрограде или в России, которая бы выступила с обвинениями против него: сведения черпались из записей «охранников», которые были приставлены к нему».

altСледователь Чрезвычайной следственной комиссии А. Ф. Романов раскрыл секреты появления некоторых «доказательств»: «Среди разного рода бумаг, отобранных при обыске, была найдена фотография, на которой в обстановке оконченного обеда или ужина - стол с остатками еды, недопитыми стаканами - изображены Распутин и какой-то священник с какими-то смеющимися женщинами. Сзади их балалаешники. Впечатление кутежа в отдельном кабинете.

При ближайшем исследовании этой фотографии было обнаружено, что на ней вытравлены две мужские фигуры: одна между Распутиным и стоящей рядом с ним сестрой милосердия, а другая - между священником и стоящей рядом с ним дамою. В дальнейшем оказалось, что фотография была снята в лазарете имени Государыни после завтрака по поводу открытия. Кажется, полковник Л. и еще другой господин взяли под руки - один Распутина и сестру милосердия, а другой - священника и одну даму, привели их в столовую, стараясь их рассмешить, и в таком виде их сфотографировал заранее приглашенный фотограф. Затем инициаторы вытравили свои изображения...».

Другой следователь Чрезвычайной следственной комиссии В.М. Руднев разоблачил еще один миф: о якобы огромном состоянии Распутина. Оказалось, что после его смерти не осталось ни копейки денег, дети же были вынуждены ходатайствовать о Высочайшем пособии.

Руднев пишет: «Распутин, постоянно получая деньги от просителей за удовлетворение их ходатайств, широко раздавал эти деньги нуждающимся и вообще лицам бедных классов, к нему обращавшимся с какими-либо просьбами даже и не материального характера».

Тем не менее обстановка вокруг Царской Семьи и Распутина была насыщена таким количеством лжи, что в ее сети попадали люди и высокой духовной жизни.

В 1910 г. духовник Императрицы епископ Феофан «доложил Царице, что ему на исповеди такая-то открывала нехорошее по отношению поведения Григория. Каково же было глубоко верующей Императрице слышать от своею духовника то, что ему было открыто на исповеди!

/.../ Царице было известно каноническое постановление о строжайшем наказании духовников, которые дерзают нарушить тайну исповеди включительно до низведения подобных духовников в первобытное состояние. Этим своим поступком; недопустимым для духовника, он решительно оттолкнул от себя так преданную доселе духовную дочь-Царицу...»

(Игумен Серафим, Православный Царь-мученик.
Русская тип. при Духовной миссии. Пекин. 1920).

К тому же впоследствии женщина, сообщившая вл. Феофану что-то плохое о Распутине, отказалась от своих слов».

(Из комментариев к книге игумена Серафима (Кузнецова) «Православный Царь-мученик», сост. С.Фомин).

«Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божьим - Григорием из Тобольской губернии». (1 ноября 1905 г.). ...После обеда имели радость видеть Григория по возвращении из Иерусалима и с Афона (4 июня 1911 г.)».

(Из дневника Николая II).

«В минуты сомнений и душевной тревоги я люблю с ним (Распутиным - сост.) беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе делается легко и спокойно».

(Государь Николай Александрович).

«Граф Фредерикс (Министр Императорского Двора - сост.) однажды, в интимной беседе, в моем присутствии, когда вопрос коснулся злобы дня, сказал: «Вы знаете, что я люблю Государя, как сына, и потому не мог удержаться, чтобы не спросить Его Величество, что же, наконец, такое представляет собой Распутин, о котором все так много говорят.

Его Величество ответил мне совершенно спокойно и просто - «действительно, слишком уж много и, по обыкновению, много лишнего говорят, как и о всяком, кто не из обычной среды принимается изредка нами. Это только простой русский человек, очень религиозный и верующий...

Императрице он нравится своей искренностью; она верит в его преданность и в силу его молитв за нашу семью и Алексея... но ведь это наше совершенно частное дело... удивительно, как люди любят вмешиваться во все то, что их совсем не касается... кому он мешает?».

(Из воспоминаний флигель-адъютанта Мордвинова).

«Прислуга наша, когда Распутин, случалось, ночевал у нас или приезжал к нам на дачу, говорила, что Распутин по ночам не спит, а молится.

Когда мы жили в Харьковской губернии на даче, был такой случай, что дети видели его в лесу, погруженного в глубокую молитву. Это сообщение детишек заинтересовало нашу соседку-генеральшу, которая без отвращения не могла слышать имени Распутина. Она не поленилась пойти за ребятишками в лес, и действительно, хотя уже прошел час, увидела Распутина, погруженного в молитву».

(Из воспоминаний журналиста, кандидата прав Г.П. Сазонова).

«Как-то раз Распутин был приглашен в гости одним известным генералом, но когда этот господин понял, что своим радушием никаких выгод не добьется, то отвернулся от прежнего своего друга.

Распутину пришлось перебраться в тесную скромную квартирку, где он существовал за счет добровольных пожертвований его почитателей. Жилье старца было весьма скромным, питался он довольно скудно, а вино ему приносили в качестве дара лишь в последний год его жизни».

Хотя Распутина постоянно обвиняли в разврате, - писала А. Вырубова, - странным кажется тот факт, что когда начала после революции действовать следственная комиссия, не оказалось ни одной женщины в Петрограде или в России, которая бы выступила с обвинениями против него: сведения черпались из записей «охранников», которые были приставлены к нему».

Следователь Чрезвычайной следственной комиссии А. Ф. Романов раскрыл секреты появления некоторых «доказательств»: «Среди разного рода бумаг, отобранных при обыске, была найдена фотография, на которой в обстановке оконченного обеда или ужина - стол с остатками еды, недопитыми стаканами - изображены Распутин и какой-то священник с какими-то смеющимися женщинами. Сзади их балалаешники. Впечатление кутежа в отдельном кабинете.

При ближайшем исследовании этой фотографии было обнаружено, что на ней вытравлены две мужские фигуры: одна между Распутиным и стоящей рядом с ним сестрой милосердия, а другая - между священником и стоящей рядом с ним дамою. В дальнейшем оказалось, что фотография была снята в лазарете имени Государыни после завтрака по поводу открытия. Кажется, полковник Л. и еще другой господин взяли под руки - один Распутина и сестру милосердия, а другой - священника и одну даму, привели их в столовую, стараясь их рассмешить, и в таком виде их сфотографировал заранее приглашенный фотограф. Затем инициаторы вытравили свои изображения...».

Другой следователь Чрезвычайной следственной комиссии В.М. Руднев разоблачил еще один миф: о якобы огромном состоянии Распутина. Оказалось, что после его смерти не осталось ни копейки денег, дети же были вынуждены ходатайствовать о Высочайшем пособии.

Руднев пишет: «Распутин, постоянно получая деньги от просителей за удовлетворение их ходатайств, широко раздавал эти деньги нуждающимся и вообще лицам бедных классов, к нему обращавшимся с какими-либо просьбами даже и не материального характера».

Тем не менее обстановка вокруг Царской Семьи и Распутина была насыщена таким количеством лжи, что в ее сети попадали люди и высокой духовной жизни.

В 1910 г. духовник Императрицы епископ Феофан «доложил Царице, что ему на исповеди такая-то открывала нехорошее по отношению поведения Григория. Каково же было глубоко верующей Императрице слышать от своею духовника то, что ему было открыто на исповеди!

/.../ Царице было известно каноническое постановление о строжайшем наказании духовников, которые дерзают нарушить тайну исповеди включительно до низведения подобных духовников в первобытное состояние. Этим своим поступком; недопустимым для духовника, он решительно оттолкнул от себя так преданную доселе духовную дочь-Царицу...»

(Игумен Серафим, Православный Царь-мученик.

Русская тип. при Духовной миссии. Пекин. 1920).

К тому же впоследствии женщина, сообщившая вл. Феофану что-то плохое о Распутине, отказалась от своих слов».

(Из комментариев к книге игумена Серафима (Кузнецова) «Православный Царь-мученик», сост. С.Фомин).

«У меня никогда не было, и нет никаких сомнений относительно нравственной чистоты и безукоризненности этих отношений (между Царской Семьей и Распутиным - сост.). Я официально об этом заявляю, как бывший духовник Государыни. Все отношения у нее сложились и поддерживались исключительно только тем, что Григорий Ефимович буквально спасал от смерти своими молитвами жизнь горячо любимого сына, Наследника Цесаревича, в то время как современная научная медицина была бессильна помочь.

И если в революционной толпе распространяются иные толки, то это ложь, говорящая только о самой толпе и о тех; кто ее распространяет; но отнюдь не об Александре Феодоровне...».

(Из показаний духовника Императрицы Александры Феодоровны епископа Феофана (Быстрова) Чрезвычайной следственной комиссии временного правительства).

«Все книги полны рассказами о влиянии Распутина на государственные дела, и утверждают, что Распутин постоянно находился при Их Величествах. Вероятно, если бы я стала это опровергать, то никто бы не поверил. Обращу только внимание на то, что каждый его шаг, со времени знакомства Их Величеств у Великой Княгини Милицы Николаевны до его убийства в юсуповском доме, записывался полицией.

У Их Величеств были три рода охраны: Дворцовая полиция, конвой и вводный полк. Всем этим заведовал Дворцовый комендант. Последним до 1917 года был генерал Воейков. Никто не мог быть принятым Их Величествами или даже подойти ко Дворцу без ведома Дворцовой полиции. Каждый из них, а также все солдаты сводного полка на главных постах вели точную запись лиц, проходивших и проезжавших. Кроме того, они были обязаны сообщать по телефону дежурному офицеру Сводного полка о каждом человеке, проходившем во Дворец.

Каждый шаг Их Величеств записывался....Везде выходила полиция тайная и явная, со своими записями, следя за каждым шагом Государыни. Стоило ей остановиться где, или поговорить со знакомыми, чтобы этих несчастных сразу обступала после полиция, спрашивая фамилию и повод их разговора с Государыней....

Если я говорю, что Распутин приезжал два или три раза в год к Их Величествам, а последнее время они, может быть, видели его четыре или пять раз в год, то можно проверить по точным записям этих полицейских книг, говорю ли я правду.

В 1916 году лично Государь видел его только два раза. Но Их Величества делали ошибку, окружая посещения Григория Ефимовича тайной. Это послужило поводом к разговорам. Каждый человек любит иметь некоторую интимность и хочет иногда остаться один со своими мыслями или молитвами, закрыть двери своей комнаты.

То же было у Их Величеств по отношению к Распутину, который был для них олицетворением надежд и молитв. Они на час позабывали о земном, слушая рассказы о его странствованиях и так далее. Проводили его каким-нибудь боковым ходом по маленькой лестнице, принимали не в большой приемной, а в кабинете Ее Величества, предварительно пройдя по крайней мере десять постов полиции и охраны с записями.

Эта часовая беседа наделывала шуму на год среди придворных».

«Самое сильное озлобление на Распутина поднялось в два или три последних года его жизни. Его квартира в Петрограде, где он проводил всего больше времени, была переполнена всевозможной беднотой и разными просителями, которые, воображая себе, что он имеет огромную власть и влияние при Дворе, приходили к нему со своими нуждами.

Григорий Ефимович, перебегая от одного к другому, безграмотной рукой писал на бумажках разным влиятельным лицам записки всегда почти одного содержания: «милый, дорогой, прими»; или: «милый, дорогой, выслушай». Несчастные не знали, что менее всего могли рассчитывать на успех, прося через него, так как все относились к нему отрицательно.

Одно из самых трудных поручений Государыни - большей частью из-за болезни Алексея Николаевича - это было ездить на квартиру Григория Ефимовича, всегда полную просителями и часто - проходимцами, которые сейчас же обступали меня и не верили, что я в чем-либо помочь им не могу, так как я считалась, чуть ли не всемогущей.

Все эти прошения, которые шли через Григория Ефимовича, и которые он привозил в последние годы в карманах к Их Величествам, только их сердили; они складывали их в общий пакет на имя графа Ростовцева, который рассматривал их и давал им законный ход.

Но, конечно, это создавало массу разговоров, и я помню, как благомыслящие люди просили Их Величества дать Григорию Ефимовичу келью в Александро-Невской Лавре или другом монастыре, дабы там оградить его от толпы, газетных репортеров и всяких проходимцев, которые впоследствии, чтобы очернить Их Величества, пользовались его простотой, увозили с собой и напаивали его; но Их Величества тогда не обратили внимания на эти советы».

(Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страницы из моей жизни»).

«Я видела лишь моральную сторону этого человека, которого почему-то называли аморальным. И я была не одинока в своей оценке характера сибирского крестьянина. Мне известно наверняка, что многие женщины моего круга, имевшие интрижки на стороне, а также дамы из полусвета именно благодаря влиянию Распутина вылезли из той грязи, в которую погружались.

Помню, что однажды, прогуливаясь по Морской с офицером, сослуживцем моего мужа, капитана 1 ранга Дена, я встретила Распутина. Он строго посмотрел на меня, а когда я вернулась домой, то нашла записку, в которой старец велел зайти к нему. Отчасти из любопытства я повиновалась. Когда я увидела Григория Ефимовича, он потребовал от меня объяснений.

А что я должна объяснить? - спросила я.

Сама знаешь не хуже моего. Ты что же это, хочешь походить на этих распутных светских барынек? Почто со своим мужем не гуляешь?

Женщинам, искавшим у него совета, он неизменно повторял:

Вздумается тебе сделать что-то нехорошее, приди ко мне и все расскажи, как на духу.

О Распутине я могу поведать только то, что я видела в нем. Будь я распутинианкой или жертвой низменной страсти, я бы не жила счастливо со своим супругом, и капитан 1 ранга Императорского Российского флота Ден не допустил бы, чтобы я встречалась с Распутиным, если бы он вел себя непозволительно в Царском Селе. Его долг мужа превозмог бы преданность Императорской Семье.

Зная религиозные убеждения Государыни и присущие обоим классам особенности, революционеры нашли в лице Распутина подходящее орудие для разрушения Империи».

(Из воспоминаний Юлии Ден «Подлинная Царица»).

Принимая во внимание, что вопрос о принадлежности крестьянина слободы Покровской Григория Распутина-Нового к секте хлыстов внимательно рассмотрен Его Преосвященством, Преосвященнейшим Алексием, Епископом Тобольским и Сибирским по данным следственного дела, на основании личного наблюдения крестьянина Григория Нового и на основании сведений, полученных о нем от людей, хорошо его знающих, что по таким личным наблюдениям этого дела Его Преосвященство считает крестьянина Григория Распутина-Нового православным христианином, человеком, духовно настроенным и ищущим правды Христовой, - дело о крестьянине слободы Покровской Григории Распутине-Новом дальнейшим производством прекратить и причислить оконченным. Такое определение Консистории Преосвященным Алексием того же 29 ноября утверждено».

(1873-1956) — известный правовед, профессор Императорского Петербургского университета, Императорского Александровского лицея, преподаватель на Высших женских курсах. Как журналист сотрудничал с „Новым временем“, был корреспондентом газеты в Государственной Думе. Председатель общества думских журналистов. С 1911 г. — гласный Санкт-Петербургской городской думы. Ниже опубликованный очерк написал уже будучи в эмиграции.

Кроме самого автора воспоминаний и Г. Е. Распутина на вечере присутствовали: Ирина Алексеевна Пиленко, Любовь Валериановна Головина, Мария Евгеньевна Головина, Ольга Евгеньевна Головина, княгиня Т., сестра милосердия (Акилина Лаптинская?), две дамы; потом пришла еще одна дама.

Инициалы имен и фамилий в тексте, таким образом представленные самим Пиленко (хотя имена легко расшифровывались знающими людьми):

Л. В. Г—а — Любовь Валериановна Головина
М—я, М—ка — Мария (Муня) Евгеньевна Головина
княгиня Т. — княгиня Тарханова или Туманова

Источник: Сегодня. 29.11.1931. № 330. С. 4.

Александр Александрович Пиленко.

Петроград, октябрь 1915 г.

— Хочешь обедать с Распутиным? — сказала мне раз жена.

Я решил, что это будет интересно.

Через две недели мы имели приглашение к Л. В. Г—ой, ярой поклоннице „старца“. Ее младшая дочь М—я, служила у него не то секретаршей, не то горничной.

— М—ка? — говаривал он: — хорошая девка, ничего у меня не крадет.

Мы приехали на Фонтанку [Мойку? — А. Р.] за несколько минут до семи. В обширной гостиной было полутемно. Сидела княгиня Т., две неизвестных мне дамы и сестра милосердия с каменным лицом. Когда я закурил папиросу, она отчетливо сказала, ни к кому специально не обращаясь:

— Которые курят, у тех душа прокоптится; ан в рай то, желтого, не пропустят...

Я решил ничему не удивляться. Дамы говорили вполголоса, точно рядом с комнатой покойника.

Раздался громкий, хозяйский звонок. М—я бросилась со всех ног в переднюю. Распутин вошел медленно, с развальцем. На нем были лакированные высокие сапоги, бархатные шаровары и рубаха на выпуск, лилового фая. Подпоясан он был толстым, белым крученым, шелковым же жгутом: — пейзан из балета или из первого действия „Евгения Онегина“. Сверху всего этого бархата и шелка посажена была мерзкая, явно непромытая голова: опухший нос, отекшие глаза и засаленные волосы, „перьями“ со всех сторон.

— Ослиная голова из „Сна в летнюю ночь“ — мелькнуло у меня.

Дамы бросились вперед: я не уследил, делал ли он жест благословения, но руку поцеловали они все...

Я заранее решил держаться в стороне и закрыть мою „ауру“. У меня существовало впечатление, что главная сила Распутина — в необычайно развитой интуиции, в умении сразу чувствовать, с кем он имеет дело и чего данное лицо от него ждет. Помнится, в Георгиевском монастыре я исповедовался у тамошнего схимника, очень известного в религиозных кругах. Он мне что-то говорит, а у меня в мозгу крутилась нелепая мысль:

— Ах, не спросил, надо ли ему платить и сколько? Три? Или может быть двадцать пять?..

А он вдруг остановился и спокойно отвечает на невысказанную мою мысль:

— Нет, милый, я за исповедь ничего не беру...

По совокупности косвенных наблюдений я имел убеждение, что Распутин такой же виртуоз-интуивитист. Чтобы не дать ему в руки оружия, я решил, насколько возможно, закрыть все индивидуальные излучения. Сфинкс сидит, каменный человек.

Он подошел ко мне и подозрительно сказал Г—ой:

— А этот кто?

— А. А. Пиленко, — заискивающе ответила она — профессор, я его давно знаю. В „Новом времени“ пишет, — прибавила она с ударением, — прошу жаловать, Григорий Ефимович.

Он посмотрел на меня испытующе:

— Ко мне от вас Мануйлов таскается...

Я промолчал. „Полчаса, по меньшей мере, не буду рта открывать“, — решил я вдогонку.

— Пожалуйста, кушать, Григорий Ефимович.

Мы перешли в столовую. Распутин сел первый, посередине стола. Мою жену посадили рядом с ним, направо. Потом оказалась М—я. Дальше, уже на коротком конце стола, автор этих строк. Направо от меня — антиникотинная сестра милосердия (или монашка? — я не разобрал); потом другая дочь Г—ой, сама Г—а, напротив Распутина, княгиня Т. и две остальных дамы. Распутин потянул к себе блюдо, оказавшееся прямо против его прибора: щука по-сибирски, посыпанная ржаной мукой. Рыбу он стал есть пальцами. Остальным подали суп.

Распутин все время пил, наливая сам себе мадеры из бутылки, которой другим гостям не передавали. Пил он настойчиво, облизывая губы, с ужимками старого алкоголика. После четвертой или пятой „двуспальной“ рюмки, началось некоторое „действие“: он нальет, отопьет половину, поставит — и тотчас же ил М—я или монашка хватает рюмку и осушает ее до дна, по очереди, как часовые. Пили они с явными усилием и даже отвращением: по-видимому, для того, чтобы „старцу“ меньше перепадало.

Разговор шел вяло. Г—а ставила разные — незначительные — вопросы, а Распутин нехотя отвечал. Чем больше он пил (хмель у него был необычайно быстрый), тем словоохотливее он становился. И тотчас же я заметил, что мой „сфинкс“ давит на него, как невыносимая тяжесть. Сначала он только ерзал на стуле и бросал на меня, нервно, взгляд: не улыбнусь ли я, не дам ли я хоть как-нибудь зацепиться за мою индивидуальность. Потом, он стал отвечать на вопросы третьих лиц, заискивающе поворачиваясь в мою сторону, ища моих реакций. А реакций не было: сидит деревянный столб, аккуратно кушает... и — фарфоровая глазированная кукла. Распутин неврастенично задергался — он, видимо, страдал физически. Он стал подмигивать мне, говорить со мной, обращаясь к дамам... Видали вы ребенка, который, чуть не плача, ковыряет плотно запертую копилку и для которого на свете ничего больше не существует? — не существует ничего кроме этой копилки — и пока эта копилка не откроется?

Промучав его по возможности дольше, я вдруг вмешался в разговор и сказал, совершенно ни с того, ни с сего, вне связи с тем, что обсуждали дамы, и почти грубо разрывая нить их банальностей:

— Да!.. умный вы человек, Григорий Ефимович!!

Тон я взял самый элементарный: тон жулика, который подбодряет сообщника по мороченью публики.

Распутин подскочил на стуле, потер руки, хлопнул ладошами над головой и буквально заржал:

— Ехе-хе-хи!.. А что, брат, ехе-хе-хи!!

Все его терзания сразу пропали. Он меня заэтикетировал и заклассифицировал. В дальнейшем разговоре — я заметил, что он ни разу не сказал мне ни „вы“, ни „ты“ — он так меня и трактовал: заодно, мол, турусы, разводить.

Строго говоря, он был очень элементарный мужиченка, и хитрость его белыми нитками шита была.

— Вот оно... что... братик... да! (Он уж был наполовину пьян)... еххеххе... строгось нужна... строгось...

Он повернулся к княгине:

— Ну что, грязную мою рубашку носишь?

Она растерянно раскрыла лиф и показала лиловый шелк.

— То-то, носи, не сымай... Луш-ше тебе будет.

Он нагло посмотрел на меня; на лице его, почти не скрытая, обрисовывалась улыбка торжества. Протянул княгине левую руку, обмазанную жиром. Она поцеловала. Чмокнула на лету также и сама Г—а.

— Дайте бумашку... я иму бумашку написать хочу...

— Бумажку!.. бумажку!.. — зашелестели дамы: М—я сорвалась с места и через три секунды подала перо и четыреугольник белой бумаги, видимо, заранее заготовленный.

Он долго посмотрел на меня, по очереди закрывая то правый, то левый глаз. Сморщил отекший но и стал царапать.

На бумажке на верху был крест. Потом безграмотным почерком:

„Твая мудрось выши света“.

— Покажите! покажите! — метнулась ко мне Г—а.

В это время моя жена сказала:

— И мне бумажку.

Он нехотя посмотрел на нее и протянул устало:

— Мне легше сразу...

(„Интуитивист“ подумал я; уже дома с ней разговаривал; потерял первое впечатление... то единственное, которое для него важно).

Распутин нацарапал крест и слова:

„Мать как сонца от нее всю“.

Моя бумажка уже обошла весь стол. Каждая дама повторяла с благоговением и почти с ужасом, раза по три: „Твоя мудрость выше солнца!“ Монашка налила мне в стакан вина из бутылки Распутина. Одна из присутствовавших твердо произнесла:

— А. А., с этой бумажкой вы далеко пойдете... ради Бога, не потеряйте только... Вы знаете?.. вы знаете?..

По лицу у нее прошла конвульсия и она замерла с широко открытыми глазами.

В этот момент мне пришла в голову наглая мысль. Кто я? — журналист? Что я делаю? — анкету. Так я — до дна поведу эту анкету. Позвольте, моя мудрость выше света: разве не козырь?

Распутин делает и разделывает министров? Неужели это верно? Как это происходит? Какие перипетии? Сделать опыт...

— Риск? — никакого. Пусть предложат: для мемуаров будет материал. Во-первых, я буду живой свидетель. Во-вторых, реклама для меня адовая.

Все это промелькнуло у меня в голове одним разом: как молния.

Я взял рюмку, встал, чокнулся с Распутиным.

И пошел...

— Далеко пойти можно?!. Моя мудрость?

Дамы оцепенели. Я, стоя, продолжал:

— Да разве у нас мудрым дают ход?.. Кто у нас министры?.. Кто у нас международной политикой ведает?

Не буду повторять моей филиппики против Сазонова. Признаться, я даже не мог бы вспомнить всех тех вульгарных злобствований, которыми я стал сыпать. Демагогически в самом низком смысле; грубо, глупо, ложно, тяжко нажимая на „патриотическую“ педаль. Великое государство. Божественный монарх!! Кто его подводит? — Сазонов. Кто дурак? — Сазонов. Кто мог бы и то, и се, и третье? — Сазонов.

Я нес эту чепуху — даже в чайной русского народа она была бы неловкой — минут десять.

Распутин пил и мало меня слушал.

Г—а вдруг не выдержала и прервала меня:

— Григорий Ефимович!! Да ведь вот же он, наш министр иностранных дел!!!

Княгиня перекрестилась. Монашка сбегала за новой бутылкой и налила мне мадеры в громадный стакан для минеральной воды, прошептав:

— На здоровье, батюшка, кушай мадеру.

Одна из неизвестных дам, почти со стоном отчаяния, сказала:

— Господи! Если бы только Григорий Ефимович захотел сказать государю!

— Григорий Ефимович, — подхватила другая торопливым шепотком. — Государыне, государыне надо сказать... оне, бедныя, ничего не знают...

Моя жена смотрела на меня вопросительно.

Распутин вытер рукой мокрые усы, уставился на меня посоловевшими глазами (только подумать, что этим вылинявшим зрачкам привычного алкоголика приписывали какой-то „магнетизм“!..) и стал бурчать, стараясь что-то сообразить, икая:

— Вот оно... да... правильно... строгось нужна... старик то (Горемыкин) слабенек...

Конец обеда запомнился мне меньше. Пришла еще дама и разговор стал переходить на темы мистические. Мне трудно было уследить за ходом мысли этих одержимых, перекликавшихся, как воробьи, на им одним понятном жаргоне. Шла речь об отречении от своей гордыни, о церкви верующих, объединенных в одном порыве.

Относительно отречения от гордости, выводы напрашивались сами собой: светская дама должна носить грязную рубашку; чем гаже и гнуснее будет то, что ей предпишет Распутин, тем охотнее она подчинится... до конца, до сексуальной психопатии.

Объединенная церковь, по-видимому, тоже докатывалась до хлыстовства, но несколько более осложненным путем.

Уже ослабевший от вина Распутин повторно напирал на литургическом возглашении:

— Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы...

А дамы вторили ему, почти в экстазе:

— Не возлюбишь и не исповедаешься...

— Исповеди то без любви не бывает...

— Любить надо, это и есть истинное причастие...

Разрешите не настаивать на этих мерзостях. Было душно, гадко, невыносимо. Радение. Все таинства православной церкви, одно за другим, сводились к тому, что дама должна... виноват, больше ничего не скажу.

Вышли в гостиную. Г—а и княгиня задержали меня в углу и допытывали о Боснии, о Вильгельме, о революции. Я старался отвечать так, чтобы никому не быть против шерсти.

Вдруг, из соседней залы, выскочила моя жена: сухо и взволнованно она отрезала:

Дорогой она рассказывала мне.

— Он, т. е. Распутин, повел меня в зал, взял за талию и стал водить в круг. Все шибче и шибче. Он внутри, а я по кругу бегаю. Голова стала кружиться, он облапил и поцеловал.

— Вот, сукин сын!

Портфель Сазонова оказался дороговатым по цене...

Через два дня, звонок по телефону. Жена подошла — я был тут же. По первому же ответу я заметил, что разговор — не банальный... она продолжала.

— Здравствуйте... А... да!.. не знаю...

Потом наотмашь:

— Я спрошу мужа.

— Это звонила М—я. „С вами будут разговаривать.“ Потом Распутин. „Приготовь ка мне щучку по-сибирски, я к тебе приеду обедать.“

Тем дело и кончилось.
-----
Через год, на 17-ое сентября, мы впервые вновь поехали к Г—ой, поздравлять на Любовь.

— Что же это вы, А. А., совсем меня забыли? — по-прежнему сладко сказала она.

— Помилуйте, Л. В. Когда мы были в последний раз у вас, Распутин поцеловал Ирину... Если бы я был в комнате, я убил бы его...

Она спокойно посмотрела на меня.

— Что вы, что вы! Разве его убить можно? В Сибири уже пробовали... не вышло... его ангелы Божии охраняют.

— Удивляюсь, Л. В. Он при вас и при мне напился, как свинья... а вы его святым считаете.

— А то как же?.. В монастыре то легко быть святым... А он, родной, в грязь к нам, грешным, соблаговоляет, чтобы все видели, какая она есть, грязь... в окружении порочном — святой. Вот это так истинная святость...

Долго еще твердила она этот заученный урок.