Гениальный сыщик – Судейкин. Незаменимый подполковник судейкин Судейкин г п сотрудник политической полиции

В мае 1878 года днем на одной из самых оживленных улиц Киева юноша народоволец Г. А. Попко нанес смертельную рану кинжалом барону Гейкингу. Отстреливаясь от погони, Попко сумел скрыться.

Адъютант престарелого и совершенно безынициативного начальника Киевского жандармского управления генерала Павлова, Гейкинг возглавлял и направлял всю работу по политическому сыску в Киеве. Там он вызвал к себе особую ненависть в революционных кругах и был приговорен народовольцами к смерти.

На место убитого Гейкинга был назначен двадцативосьмилетний поручик Георгий Порфирьевич Судейкин, бывший армейский офицер, перешедший на службу в департамент полиции и уже зарекомендовавший себя как весьма энергичный и деятельный сотрудник.

Очень скоро необыкновенно честолюбивый и хитрый Судейкин занял при генерале Павлове то же положение, что и его предшественник барон Гейкинг. Он стал вводить в среду революционеров провокаторов из числа учащейся молодежи и в конце 1878 - начале 1879 года напал в Киеве на след группы террористов-народовольцев, готовивших акты возмездия против царских сановников и даже против самого императора Александра II, приезда которого ожидали в Киеве.

Судейкин внедрил в эту группу своего агента - студентку Бабичеву. Она-то и сумела под его руководством выведать все секреты организации. По приказанию Судейкина в один из январских дней 1879 года Бабичева под видом вечеринки собрала у себя на квартире народовольцев — участников этой группы: Валериана Осинского, Волошенко, Дебагория-Мокриевича, Марию Ковалевскую, Софью Лешерн фон Герцфельд, Стеблин-Каменского, Павла Фролова, Брандтнера, Антонова-Свириденко, братьев Ивичевичей, Попко, Фроленко.

В разгар вечеринки, внезапно выломав входную дверь, в квартиру ворвался Судейкин с жандармами. Направив оружие на присутствующих, он объявил их арестованными. Но братья Ивичевичи, Брандтнер и Антонов-Свириденко оказали вооруженное сопротивление. Им удалось застрелить нескольких жандармов. Судейкин же - отличный стрелок - смертельно ранил братьев Ивичевичей, однако под натиском революционеров ему вместе с уцелевшими жандармами пришлось отступить во двор. Несмотря на отчаянное сопротивление, вырваться из квартиры Бабичевой народовольцы не смогли. После прихода солдат пехотной роты, вызванных Судейкиным, им пришлось сдаться.

Весной 1879 года Киевский военно-окружной суд приговорил оставшихся в живых после перестрелки Антонова-Свириденко, Брандтнера и Валериана Осинского к смертной казни, других народовольцев - к длительным срокам заключения в крепости. Действия революционных организаций в Киеве были парализованы.

Судейкин стал героем дня. В полицейских кругах о нем начали рассказывать легенды. Особенно после нескольких неудачных покушений на его жизнь, о которых министр внутренних дел и шеф жандармов Д. А. Толстой не без основания говорил, что они инспирированы самим Судейкиным в целях его личной популярности. Тем не менее распространявшиеся легенды о его «героизме» сделали свое дело. После ликвидации группы террористов в Киеве авторитет Судейкина в правящих кругах России как мастера по борьбе с терроризмом заметно вырос.

1 марта 1881 года в России произошло сенсационное событие. Народовольцы сумели наконец, после семи попыток, осуществить удачное покушение на Александра II.

Подготовка покушения, в котором приняли участие народовольцы Желябов, Перовская, Кибальчич, Гриневицкий, Михайлов, Геся Гельфман и Рысаков, велась по двум направлениям. Из дома на Садовой улице в Санкт-Петербурге сделали подкоп под мостовой. Там была заложена мина огромной разрушительной силы, ее предполагал ось взорвать в момент проезда кареты императора. На тот случай, если карета не поедет по Садовой улице, на набережной Екатерининского канала ее ожидали боевики с бомбами.

Итак, 1 марта 1881 года император в сопровождении петербургского полицмейстера Дворжицкого и казачьего конвоя возвращался из Михайловского манежа в Зимний дворец. Царская карета, не заезжая на Садовую улицу, свернула на набережную Екатерининского канала, намереваясь переехать Певческий мост. Едва карета выехала на набережную, как поджидавший ее Рысаков метнул под экипаж бомбу. Раздался оглушительный взрыв. Проехав еще несколько метров, сильно поврежденная карета остановилась. Александр II вышел из нее и сказал подбежавшему Дворжицкому, что он, слава Богу, не ранен. Ранение получили два казака из конвоя и крестьянский мальчик, случайно оказавшийся на месте покушения. Дворжицкий попросил царя сесть в его сани и как можно скорее отъехать от опасного места. Царь почему-то медлил. Хорошо, сказал он, обращаясь к полицмейстеру, сейчас поедем, только покажите мне прежде преступника. Подойдя к Рысакову, которого держали четыре казака из царского конвоя, Александр II спросил арестованного террориста, из какого он сословия. Узнав, что из мещан, отошел. Но уезжать не торопился. На повторное предложение Дворжицкого уехать ответил: «Хорошо, только прежде покажи мне место взрыва». В это время, воспользовавшись тем, что конвойные казаки были заняты Рысаковым, к царю и Дворжицкому бросился другой участник покушения - Игнатий Гриневицкий: он прятался за фонарным столбом. До царя оставалось два-три шага, на помощь Александру бежали казаки, полицмейстер пытался вытащить револьвер не раздумывая, террорист бросил бомбу между собой и императором.

Когда упавший на мостовую раненый Дворжицкий очнулся, он услышал слабый голос императора: «Помоги». Царь полулежал на мостовой, облокотившись на правую руку; из его раздробленных ног струей билa кровь. В двух шагах от царя в луже крови лежал смертельно раненный Гриневицкий.

Царя привезли во дворец и оказали ему первую медицинскую помощь. Но было поздно. Потеря крови оказалась невосполнимой. Осмотревший императора профессор Боткин констатировал: в этом случае медицина бессильна. Не приходя в сознание, Александр II умер. Ночью 1 марта 1881 года в страшных мучениях скончался и народоволец Гриневицкий, так и не назвавший жандармам своего имени.

Вскоре непосредственных участников покушения на Александра II арестовали. Большинство из них на суде держал ось исключительно мужественно, продемонстрировав веру в свое революционное дело. 3 апреля 1881 года Желябов, Кибальчич, Перовская, Рысаков и Михайлов были публично повешены на Семеновском плацу. Гельфман из-за беременности казнь заменили пожизненными каторжными работами (она вскоре умерла в тюрьме).

При расследовании обстоятельств, связанных с покушением на царя, выяснилось: министр внутренних дел М.Т. Лорис-Меликов, самый близкий к царю человек, которому была целиком доверена охрана царской жизни, ослабил контроль за работой тайной полиции. Профилактические аресты подозрительных лиц прекратились, а у руководства тайной полиции возобладаю мнение (особенно после ареста народовольцев Тригони и Желябова), что все революционные организации в стране разгромлены и не представляют серьезной угрозы. Пребывая в плену подобных иллюзий, Лорис-Меликов попросту не обратил внимания на многозначительный вопрос Желябова при его аресте «Не поздно ли вы меня взяли?»

Вступивший на престол Александр III имел все основания быть недовольным работой тайной полиции, не сумевшей уберечь его отца от покушения. Он понял: чтобы сохранить собственную жизнь и жизнь своих близких, нужно заменить руководство полиции и жандармерии. Лорис-Меликов был освобожден от должности министра внутренних дел и шефа жандармов, Александр III вспомнил о Судейкине.

В 1882 году новый император назначил капитана отдельного корпуса жандармов Судейкина на ключевой пост царской тайной полиции - инспектора секретной полиции и начальника Петербургского охранного отделения. Здесь таланты Судейкина в области политического сыска проявились особенно ярко. Ко времени его прихода охранка уже значительно активизировала свою работу: в начале февраля Исполнительный комитет «Народной воли» был ликвидирован, усиленно разыскивался последний оставшийся на свободе представитель Исполнительного комитета - Вера Фигнер (французский писатель Анатоль Франс справедливо назвал ее Жанной д"Арк русской революции).

Под личным контролем Судейкина оказалась фактически вся деятельность царской охранки по борьбе с главным в то время врагом самодержавия - террористами из организации «Народная воля».

Умный, тщательно изучивший работу тайной полиции европейских стран (особенно французской и английской), Судейкин сумел завершить создание в России хорошо продуманной системы политического сыска, основой которой стала провокаторская деятельность внутри революционных организаций. Не случайно старую Россию именовали царством провокаций. Агенты охранки проникли во все кружки и группы, борющиеся с царизмом, стали надежными защитниками самодержавного строя. Их служба хорошо оплачивалась из бюджета ассигнований на тайную полицию.

Сеть тайных агентов, словно паутиной, опутала страну. Фактически в России не было учреждений и организаций, куда бы под предлогом борьбы с терроризмом не проник бдительный глаз Судейкина. Работа была поставлена с размахом. В руках лично Судейкина находилась львиная доля денежных сумм, выделяемых на финансирование полицейской агентуры. Попадая в финансовую зависимость от него, провокаторы - люди, как правило, аморальные становились послушным орудием в руках охранки.

Судейкин, чувствовавший себя в чиновном Петербурге как рыба в воде, умел мастерски плести интриги. За короткий срок он собрал компрометирующие материалы на всех сколько-нибудь видных политических деятелей России того времени. Сделать это было нетрудно: разложение господствующей верхушки царской России создавало для деятельности Судейкина самую благодатную почву. В зависимость от него попали многие министры и другие крупные царские чиновники, члены их семей, близкие родственники.

В то же время Судейкин умело приобретал «друзей» и покровителей в верхах. Он использовал находящуюся в его руках тайную агентуру охранки в интересах вечно враждующих друг с другом представителей господствовавшей в России дворянской элиты. Стремясь скомпрометировать своих соперников в борьбе за власть и богатство, многие высокопоставленные лица империи прибегали к его услугам. Скоро Судейкин стал весьма важной закулисной фигурой - перед ним заискивали, его боялись даже непосредственные начальники, ему откровенно завидовали. Особенно после того, как Александр III назвал его лучшим сыщиком империи. Но напрасно после этого Судейкин ожидал быстрого официального повышения. Этого не произошло.

Тогдашний министр внутренних дел и шеф жандармов граф Дмитрий Андреевич Толстой, весьма влиятельная личность при дворе Александра III, дважды отклонял его кандидатуру на пост товарища (заместителя) министра внутренних дел. Более того, Судейкин даже не был удостоен звания полковника отдельного корпуса жандармов (этот чин автоматически полагался ему по занимаемой должности), а его действительно исключительные заслуги перед самодержавием в области политического сыска отмечались лишь орденами и большими денежными премиями. Хотя в полицейских кругах Судейкин и распространял версию, что служит не за чины, а лишь из любви к приключениям, выставлял себя эдаким бескорыстным Шерлоком Холмсом, настороженное отношение к нему шефа жандармов раздражало. Судейкин возненавидел графа Толстого, разгадавшего в нем бездушного, беспринципного и очень опасного карьериста-соперника.

К министру внутренних дел и шефу жандармов Толстому поступали сведения от его личной агентуры, что Судейкин не гнушается прибегать к фальсификациям и в интересах карьеры способен через своих агентов-провокаторов организовывать, а затем успешно раскрывать мнимые заговоры. Однако прямых улик против Судейкина у Толстого до поры до времени не было.

Однажды Толстому стало известно, что Судейкин в беседе со своим помощником Рачковским (после смерти Судейкина он был назначен заведующим всей заграничной агентурой департамента полиции империи) разоткровенничался и привел высказывание французского мастера полицейских провокаций Тинтимарра. «Возьмите шпиона, — советовал Тинтимарр, — окружите его десятком-другим дураков, прибавьте к ним парочку болтунов, привлеките несколько недовольных, одержимых честолюбием и враждою к правительству, каково бы оно ни было, — и у вас будет ключ ко всем заговорам». Когда же Рачковский спросил Судейкина, почему при ликвидации выявленных им революционных организаций остается на свободе ряд народовольцев, тот цинично ответил: «Для развода». И пояснил: «Если в стране не будет революционеров, то не будут нужны и жандармы, то есть мы с вами, господин Рачковский, ибо некого будет выслеживать, сажать, казнить. Кто же себе враг?»

Блаженно развалясь в кресле, затягиваясь папиросой и пуская кольца дыма, Судейкин продолжал поучать Рачковского: «Мы должны поставить работу охранных отделений таким образом, чтобы обязательно создать у государя императора впечатление, что опасность со стороны террористов для него исключительно велика и только наша самоотверженная работа спасает его и его близких от гибели. И, поверьте, нас осыпят всевозможными милостями».

Но было бы слишком несправедливо по отношению к Судейкину думать о нем лишь как о карьеристе и цинике. При отсутствии высоких моральных качеств это был профессионал высочайшего класса. Большое внимание уделял он подготовке работников в области политического сыска. Еженедельно читал лекции сотрудникам Санкт-Петербургского охранного отделения. Любопытно, как при этом он определял их задачи. «Полицейский агент, — поучал своих коллег Судейкин, — должен быть готов выполнять две главные функции: первая - информационная: проникать на все собрания революционеров, выявлять их конспиративные квартиры, стремиться быть полностью в курсе деятельности революционных организаций и отдельных революционеров и систематически правдиво информировать обо всем этом охранное отделение; вторая задача - проникнув в революционные организации, подстрекать к осуществлению крайних мер, желательно откровенно анархистского порядка, как то: бунт, когда бы разбивались и разграблялись магазины и торговые склады, поджигались дома жителей, открывалась беспорядочная стрельба по представителям полиции, бросались бомбы, и т. д.». Таким образом, тайные агенты-провокаторы, провоцируя такого рода действия, должны были создавать повод для принятия правительством самых жестоких карательных мер.

Глубоко ошибочно считать Судейкина просто теоретиком политического сыска, кабинетным полицейским философом. Он прославился и как великолепный практик, и это делало его особенно опасным для революционного движения в России. Не случайно даже в среде народовольцев его называли «гениальным сыщиком».

Парализовать революционное движение, держать с помощью террора царское правительство под своим контролем и фактически самому стать властью — по всей видимости, именно такие задачи ставил перед собой единственный в российской истории инспектор секретной полиции Георгий Порфирьевич Судейкин (1850-1883). Для реализации этого амбициозного проекта он завербовал народовольца Сергея Петровича Дегаева (1857-1921). Однако сотрудничество, которое началось весьма успешно, закончилось в итоге тем, что агент, спасая себя, организовал в 1883 году убийство своего «шефа». Эта история в конце XIX века вызвала большой общественный резонанс, не до конца утихший и в наши дни, а многие её детали так и остаются не проясненными.

Георгий Порфирьевич, в июне 1878 года назначенный адъютантом Киевского губернского жандармского управления, сразу обнаружил свои розыскные дарования. Уже тогда он производил яркое впечатление не только на руководство политической полиции, но и на революционеров, которым «посчастливилось» с ним столкнуться.

Он не упускал ни единого случая, дающего хоть какую-нибудь надежду на то, что ему удастся переманить попавшего в сети революционера на свою сторону. Всем арестованным он рекомендовал себя как социалиста, сторонника мирной пропаганды, отрицающего только террор и борющегося исключительно с ним. Всем без разбора он делал предложения вступить в агенты тайной полиции — не для предательства людей, а лишь для осведомления о настроениях партии и молодежи. Играя на человеческих слабостях, побуждая к легкой наживе, растравляя самолюбие, используя любые лазейки, чтобы поколебать революционную убежденность своих «собеседников», Судейкин достиг большого мастерства в щекотливом деле приобретения секретных сотрудников.

Его таланты не остались незамеченными, и в начале 1883 года специально для него была учреждена небывалая прежде должность «инспектора секретной полиции». Судейкину предоставлялись поистине колоссальные полномочия. Согласно инструкции от 29 января 1883 года, на него «в видах единообразного направления» производимых секретной полицией розысков возлагалось «ближайшее руководство» деятельностью московского и петербургского охранных отделений, а также Московского, Харьковского, Киевского, Херсонского и Одесского жандармских управлений. Начальники этих учреждений обязаны были по первому требованию сообщать инспектору секретнейшие сведения как об организации, личном составе и стоимости состоящих в их заведовании агентур, так и о ходе розысков. Отныне Судейкин мог распоряжаться в «святая святых» политического розыска: вступать в непосредственное заведование местными агентурами, передвигать часть их личного состава из одной местности в другую подведомственного ему района и участвовать в решении вопроса об отпуске на расходы по этим агентурам денежных средств.

Однако «поцарствовал» Судейкин недолго. 16 декабря того же года он был убит народовольцами Николаем Стародворским и Василием Конашевичем на квартире своего агента Сергея Дегаева. После его гибели должность инспектора секретной полиции осталась не замещенной.

Провокатор Дегаев

Сергей Петрович Дегаев, исключенный за неблагонадежность из Артиллерийской академии, студент , состоял в «Народной воле» с 1880 года. На первые роли в организации он выдвинулся после ареста в марте 1881-го большинства членов Исполнительного Комитета, причастных к убийству императора. Вера Фигнер (1852-1942) привлекла его к попытке восстановления партийного центра. В декабре 1882-го он был арестован в Одессе при провале типографии. Получив согласие на сотрудничество, 14 февраля 1883 года полиция устроила Дегаеву фиктивный побег.

За четыре месяца работы на Судейкина он выдал военную организацию «Народной воли» целиком, арестам подверглись сотни революционеров, в том числе и последний не покинувший Россию член ее исполнительного комитета — Вера Фигнер, которая оказывала ему большое доверие. Причем Дегаев был не просто агентом политической полиции, а провокатором. Он создавал на местах новые организации, которые немедленно оказывались в поле зрения полиции, продолжал с благословения Судейкина выпуск журнала «Народная воля», получатели которого тут же попадали под арест.

В мае 1883-го, якобы для выяснения замыслов русской эмиграции, Сергей Дегаев вместе с женой выехал в Париж , где и покаялся перед заграничным представителем Исполнительного Комитета «Народной воли» Львом Тихомировым (1852-1923). Может быть, его загрызла совесть или взял свое страх перед разоблачением.

Рано или поздно Дегаев должен был понять, что представляет собой лишь подручный инструмент в карьерных играх Судейкина. Не исключено, что ради семейного счастья и спокойного будущего он просто попытался выйти из игры. Ценой свободы Дегаева — теперь уже от революционных уз — стала жизнь Судейкина. Организовав убийство своего патрона, Дегаев удалился в Новый Свет , где мирно окончил дни профессором математики.

Эта история общеизвестна, хотя при ее изложении в различных источниках и возникают некоторые разночтения. Особый интерес в ней вызывают широкомасштабные планы Судейкина, с помощью которых ему и удалось заполучить столь ценного агента — о них в один голос твердят все авторы, касающиеся этого сюжета. Ни у современников, ни у исследователей не вызывает сомнения, что Судейкин предлагал Дегаеву совместными усилиями, заключающимися в разумном чередовании удачных и неудачных покушений на высших должностных лиц, героическом отлавливании террористов и раскрытии все более и более ужасающих заговоров, поставить правительство в полную зависимость от всемогущего инспектора секретной полиции и самого Дегаева, который направлял бы деятельность революционного подполья. Тем самым изобретательный жандарм якобы предполагал вынудить верхи на проведение в стране прогрессивных преобразований.

Но откуда мы знаем об этих планах? Да еще в таких подробностях, которые приводятся в литературе. Вероятно, со слов самого Сергея Дегаева. Насколько же мы можем ему верить? Для того чтобы ответить на этот вопрос, попытаемся уяснить мотивы его действий и, главное, той интерпретации событий, которую он предлагал в своих позднейших объяснениях.

Быть может, Дегаева толкнуло на путь сотрудничества с охранкой самолюбие, «ахиллесова пята революционеров», как утверждал Александр Грин (а он, примеривший на себя ярмо эсеровской партии, знал, о чем говорил). В свете нелегальности повседневная жизнь конспиратора кажется беспрерывным приключением. Однако это — миф. Рано или поздно любой рядовой подпольщик мог увидеть в своей деятельности лишь скучную рутину, калечащую быт, а то, что вся эта мелкая суета освящалась неким высшим смыслом, душу не грело.

Невозможность реализовать свой героический порыв в будничной революционной работе вызывала неудовлетворенность. Партийный диктат и жесткие ограничения существования в подполье угнетали. Некоторые и провокаторами становились из-за того, что их индивидуальность, инициатива, эмоции оказывались под гнетом партийной дисциплины — возникало ощущение, что настоящая жизнь проходит где-то в стороне.

Существует мнение, что истинным мотивом сотрудничества Дегаева с «охранкой» стали опасения за судьбу жены, попавшей в руки полиции вместе с ним. Коварный Судейкин предоставил супругам кратковременное свидание, и стремление сохранить семейное счастье перевесило партийный долг.

Кроме того, Дегаев по собственному опыту знал, что сговор с врагом в принципе возможен, что этикой подполья это не возбраняется, лишь бы все шло на пользу «общему делу». Ведь именно он вместе с членом исполнительного комитета Савелием Златопольским (1855-1885) санкционировал «проникновение» в ряды противника своего брата Владимира. Удаленный из Морского корпуса за неблагонадежность, он служил в правлении какой-то железной дороги, в 1881 году был задержан с прокламациями и попал в оборот к Судейкину. И вот этот мальчик с благословения брата должен был взять на себя роль двойного агента. Естественно, переиграть умного, ловкого и опытного сыщика ему не удалось, и весной 1882 года Володя получил отставку. Зато Сергей Дегаев через него свел знакомство с Судейкиным.

Устранить Судейкина

К началу 1882-го Георгий Порфирьевич успел так насолить революционерам, что задачей дня стало его незамедлительное устранение. Работники динамитной мастерской Михаила Грачевского трудились не покладая рук; Дегаев, как вспоминает Анна Павловна Прибылева-Корба (1849-1939), «не брался за убийство Судейкина, но желал быть полезным» при его выслеживании. Он решил лично познакомиться с неуловимым сыщиком — Володя должен был попросить у Судейкина для брата какую-нибудь чертежную работу или переписку бумаг. Судейкин работу Сергею Дегаеву доставил и в процессе ее выполнения с ним общался. Но этот контакт оказался для народовольцев бесполезным и, сдав свои чертежи, Дегаев расстался с Судейкиным, сославшись на необходимость готовиться к экзаменам.

Отрешенный от дел, Володя выехал из Петербурга в мае 1882-го, Сергей покинул столицу еще раньше. А в ночь на 3 июня динамитная мастерская Грачевского была арестована. Может быть, именно в этом реальный результат знакомства Дегаева с Судейкиным?

Я далека от мысли, что это и последующие события являются звеньями заранее обдуманного плана, но отметать такую версию не стоит. Во всяком случае, со слов Льва Тихомирова, перед которым исповедовался предатель, он сам предложил «охранке» свои услуги. Сергей обратился через тюремное начальство с письмом на имя инспектора секретной полиции Судейкина, извещая, что он — Дегаев и просит личного с ним свидания.

Рассказывая Тихомирову о своем сотрудничестве с «охранкой», Дегаев наверняка многое исказил. Он не врал, а именно недоговаривал или, наоборот, выдавал за действительность собственные домыслы. Наполеоновские планы Судейкина могли стать прекрасной ширмой для оправдания поступков Дегаева благими намерениями и послужить доказательством того, что на роль простого шпиона он бы не согласился. Правды об этих планах мы не узнаем, ибо инспектор политической полиции никогда не доверил бы подобные мысли бумаге и проверить россказни Дегаева нечем. Даже если создается впечатление, что Судейкину вполне могли быть присущи приписанные ему амбиции, он вряд ли стал бы чересчур откровенничать с агентом — для вербовки это слишком, а нескромность собеседника стоила бы ему карьеры.

Позднейшим интерпретаторам, начиная с того же Тихомирова, было выгодно выставить архибестией именно Судейкина, принижая роль Дегаева, которого взрастила их собственная среда. Именно Судейкин и ему подобные деморализуют революционную среду и общество — вот главная мысль статьи Тихомирова «В мире мерзости и запустения», которая явилась официальным партийным откликом на эту историю, получившую широкую огласку после убийства Судейкина. Эта позиция прекрасно объясняет, почему дегаевский миф получил такое распространение и прочно укоренился в сознании мемуаристов и исследователей.

Тихомиров не жалеет черных красок, изображая Судейкина:

Георгий Порфирьевич Судейкин был типичным порождением и представителем того политического и общественного разврата, который разъедает Россию под гнойным покровом самодержавия. […] Беспринципный карьерист, выскочка, для которого хороши любые средства, ведущие наверх. Безмозглые сатрапы ставят Судейкину всяческие препоны, начальство не дает ему хода, добиться представления императору никак не удается […] Под влиянием таких-то столкновений у Судейкина рождаются планы, достойные времен семибоярщины или бироновщины.

Совсем иначе изображается Тихомировым Дегаев:

[Судейкин] думал поручить Дегаеву […] сформировать отряд террористов, совершенно законспирированный от тайной полиции; сам же он хотел затем к чему-нибудь придраться и выйти в отставку. […] Немедленно по удалении Судейкина Дегаев должен был начать решительные действия: убить графа Толстого, великого князя Владимира, и совершить еще ряд более мелких террористических фактов. При таком возрождении террора — понятно, ужас должен был охватить царя; необходимость Судейкина, при удалении которого революционеры немедленно подняли голову — должна была стать очевидной, и к нему обязательно должны были обратиться, как к единственному спасителю. И тут уже Судейкин мог запросить чего душе угодно.

Дегаев при таком изложении событий выглядит пешкой в руках Судейкина.

После убийства Судейкина народовольцы выпустили две прокламации, в первой из них партия брала на себя ответственность за акцию 16 декабря, а во второй грозила возмездием тем, кто попытался бы помочь правительству разыскать Дегаева. Затем в № 10 «Народной Воли» появилось заявление Исполнительного Комитета, которое должно было рассеять сомнения об отношении партии к предателю, оказавшему организации столь важную услугу. Акценты в этом документе расставлены чрезвычайно характерно.

Предательство Дегаева — преступная ошибка, он оступился на пути к благой цели, хотел, «заручившись полным доверием самодержавной власти, нанести ей при случае решительный удар». В конце авторы подчеркивают необходимость «очищения русской политической атмосферы от деморализации, развитой в ней Судейкиным».

Это заявление партии снова подтверждало право на существование дегаевского мифа. Человек, конечно, слаб, но революционная среда не может порождать предателей и провокаторов! Тогда как на самом деле объективная возможность подобных происшествий коренилась именно в условиях существования конспиративной организации, в самой природе подполья. Подчинение всех строгой иерархии, власть структуры над отдельными членами партии, плотная завеса тайны над планами организации — все это открывало блестящие перспективы в борьбе с революционным движением. Так что удержаться и не переступить ту «весьма тонкую черту», которая отделяет «сотрудничество» от «провокаторства», как рекомендовали инструкции «лицам, ведающим розыском», было весьма нелегко.

Новости партнёров

Восток - Запад. Звезды политического сыска Макаревич Эдуард Федорович

НЕЗАМЕНИМЫЙ ПОДПОЛКОВНИК СУДЕЙКИН

Нет, не было дурного предчувствия у подполковника Георгия Порфирьевича Судейкина в тот серый петербургский морозный день 16 декабря 1883 года, когда он вместе с сотрудником из охранного отделения торопился на конспиративную квартиру к своему лучшему агенту Сергею Дегаеву.

Георгий Порфирьевич был в приятном расположении, даже весел. Дела соответствовали задуманному, а в последнее время все больше пьянило ощущение собственной значимости. Разве ведал он, что эта встреча с Дегаевым на сей раз закончится столь трагически? Он, который насквозь видел чужую душу и схватывал ее инстинкты.

Талантлив, ох талантлив был Георгий Порфирьевич! Благодаря таланту и пробил дорогу из армейских поручиков в жандармские чины. Тусклая армейская служба сменилась яркой и рисковой жизнью офицера политической полиции. Хорошо начинал в Киеве, у генерала Новицкого. Тогда вовсю бесновались народовольцы: бомбы, убийства, террор. По недолгому размышлению Судейкин понял, как их можно остановить - внедрил в организацию своего человека. И та оказалась бессильна перед потоком убегающих из нее сведений: планов, имен, мест покушений. Через пару месяцев организация растаяла.

А 1 марта 1881 года в Петербурге убили Александра II. Народовольцы, после семи попыток. Рысаков с Гриневецким постарались, и с ними целая когорта фанатичных организаторов - Желябов, Перовская, Кибальчич, Михайлов, Гельфман. Этих взяли сразу, а потом полиция хватала всех, кто хотя бы чем-то вызывал подозрение. Столичная охранка захлебывалась от дознаний, допросов, очных ставок, свидетельств. Помощь пришла из провинции. Из Киева откомандировали неизвестного жандармского капитана Судейкина. В тех следственных делах талант судейкинский развернулся во всю ширь. Допрашивал изобретательно, логикой и азартом склонял к сотрудничеству. Тогда немногие устояли. Но дела получали размах, наполнялись сюжетами, обрастали именами и показаниями. Доселе неизвестный Судейкин вырастал в фигуру заметную, яркую. Военный прокурор Стрельников доложил о нем Александру III, жестко надзиравшему за расследованием убийства отца.

А через год Георгий Порфирьевич уже осваивался в новой, специально для него созданной должности - инспектора секретной полиции. Неприметное название скрывало важные полномочия: в соответствии с положением «Об устройстве секретной полиции в Империи» весь политический сыск, местные охранные отделения, тайные политические расследования оказались в ведении Судейкина. У российского политического сыска появился глава и началась, пожалуй, впервые после Бенкендорфа и Дубельта, новая история. История смелых, оригинальных, чаще всего беспринципных и наглых новшеств.

Судейкин жесточайшим образом требовал не арестовывать лиц, причастных к деятельности революционных организаций, до тех пор, пока не будут выявлены все их встречи и связи, маршруты передвижения, режим работы и жизни. Рисовались схемы, составлялись таблицы, писались справки - дела революционеров становились прозрачными. На арестах точку не ставили. В тюрьме его люди перестукивались с обитателями соседних камер и вытягивали у них информацию. Его агент Окладский через много лет попеняет ему: «Разве сам я додумался бы до такой подлости?.. Меня Судейкин подсаживал, он меня заставлял называться Тихоновым. Самому мне где же было додуматься?»1

Но Георгий Порфирьевич не был бы самим собой, если бы не видел в каждом взятом народовольце, в каждом бунтовщике и революционере потенциального агента. Поэтому предлагал работать вместе, убеждал в выгоде сего предприятия, где логикой, где фактами, где ложью и угрозами. Он уже понял, что для этой публики самовлюбленность и зависть выше порядочности, совестливости, товарищества. В памяти еще звучали сцены признаний борцов за свободу: Рысаков, Меркулов, Окладский так и сыпали на допросах именами соратников. А исключения несущественны, и их не надо, как килограммы, кидать на другую чашу нравственных весов, считал Судейкин. Еще в Киеве он решил для себя, что вербовать можно всякого, всяк в душе потенциальный агент, а если не агент, то притворяется и подозрителен - значит уже связан с кем-то, действует в чьих-то интересах.

Силен был мастер в провокации. Он, пожалуй, первый, кто сделал ее массовым инструментом политического сыска, первый, кто начал массовую вербовку в агенты. Выстраивая холодную цепь доказательств, как следователь Порфирий Петрович из «Преступления и наказания» Достоевского, он незаметно подталкивал жертву к сотрудничеству как к выходу из трагической ситуации. И бросал ей спасательный круг из собственных социально-нравственных фантазий на манер гоголевского Чичикова вкупе с Маниловым. Вот так он внушал студенту Гребенчо, замешенному в подготовке убийства военного прокурора:

У меня и мысли нет, чтобы вы назвали имена товарищей. Но вы должны понять, что вот эти люди (называет высоких российских чиновников. - Э. М.) давно вынашивают планы реформ в самодержавной империи, а дела ваших соратников, провокационные дела, этому мешают. Зачем бессмысленное кровопролитие? Чтобы поддержать грядущие реформы, мы должны знать о планирующихся покушениях2.

Настоящей его находкой стал Сергей Петрович Дегаев, отставной артиллерийский офицер, сгусток болезненного тщеславия. Член «Народной воли», арестованный за антигосударственную пропаганду, он не выдержал психологического поединка с Судейкиным, очень хорошо понявшего притязания своего подследственного на верховенство в организации. Удовлетворить эти притязания теперь стало смыслом сыскных действий подполковника. На это время он стал для Сергея Петровича даже кем-то вроде наставника.

Когда разгромили центральный кружок «Народной воли», оставшаяся на свободе Вера Фигнер, входившая в исполнительный комитет, открыла Дегаеву все связи с провинциальными отделениями, и даже святая святых - с военной организацией партии. Теперь все связующие нити, сведения об активистах и боевиках по всей России стали ему доступны как одному из партийных руководителей. Он рыскал по городам империи, инспектировал кружки, создавал новые под контролем Судейкина, когда полиция громила прежние. Эта система, однажды приведенная в действие по судейкинскому приказу, была самодостаточна, чтобы пожирать и вновь воспроизводить саму себя. Смыслом этого абсурда стало то, что «пересажав всех лидеров партии, Дегаев оказался полновластным руководителем «Народной воли» на территории России. Пользуясь своим положением, он выдавал народовольцев, писал для Судейкина пространные записки о состоянии революционных сил в империи и эмиграции с указанием всех известных ему народовольцев, помогал охотиться за нелегальными революционерами»3.

Не среднего ума был Георгий Порфирьевич, памятью блистал и сообразительностью. Не гнушался поучиться у арестантов, людей образованных. От них узнал об учении Маркса, они же объяснили теории Дарвина, Маудсли, Ломброзо. Но ведь и сам читал немало, постигал премудрости разные, чтобы с подследственными говорить на их языке, как равный с равными. Иначе не восприняли бы его вдохновенные речи, подобные такой: «Во главе русского прогресса теперь революционеры и жандармы! Они скачут верхами рысью, за ними на почтовых едут либералы, тянутся на долгих простые обыватели, а сзади пешком идут мужики, окутанные серой пылью, отирают с лица пот и платят за все прогоны»4.

Да, изобретательно мыслил Георгий Порфирьевич. И внешностью бог не обидел: крупный, ладно сложенный мужчина, лицом породист и красив выхоленный жеребец. Что там должность инспектора столичного охранного отделения, даже с правами на всю империю! Министр - вот цель!

Александр III так был напуган смертью отца, что в одночасье сместил с должности главы министерства внутренних дел демократа Лорис-Меликова и назначил дубоватого графа Дмитрия Толстого. А тот, хотя и умом был неповоротлив, а угрозу почуял от Судейкина. Да и как не опасаться Георгия Порфирьевича, коли у того досье на чиновный люд, агентура своя, интриги вяжет и заступника имеет в лице приближенного к императору Константина Петровича Победоносцева - обер-прокурора синода.

«Нет, - думал Толстой, - хотя Судейкин и достоин по службе генерала, но пусть в подполковниках походит, а там посмотрим. Опасный человек».

Действительно, опасный. Знал бы Толстой, какой план излагал Георгий Порфирьевич своему агенту Дегаеву! План сей сводился к организации убийства народовольческими боевиками самого судейкинского начальника, министра внутренних дел Толстого. После успешного теракта путь в министры был бы открыт Судейкину, а уж он-то употребил бы эту должность для реформ в России, за которые бились народовольцы. Вот во что должен был поверить Дегаев. Изобретательность Георгия Порфирьевича не ведала границ в умении связать нужного человека определенными идеями и фантазиями.

Но ведь и по справедливости Георгий Порфирьевич претендовал на жандармского генерала, а то и на министра. Какие результаты имел! Такую организацию, как «Народная воля», взорвал изнутри, а остатки, в коих теплилась жизнь, заставил работать под контролем. Создал, по сути, теорию сыска и практикой подтвердил. Красивая теория сложилась. Бежали годы, а краеугольные основы не стерлись.

Главное - тайные агенты, которые должны проникать во все революционные и противоправные организации. В каждом комитете, в каждом кружке - агент. У него две функции: осведомительная (информировать охранное отделение о деятельности революционеров, их собраниях, планах, конспиративных квартирах, связях), и инициирующая (подталкивать организацию к радикальным действиям, устройству беспорядков, террору, чтобы был повод для жестких карательных мер).

Любую организацию системой определенных действий можно разложить изнутри. Завертеть интригу, взрастить конкуренцию между лидерами, столкнуть оппозиционные группировки, создать атмосферу подозрительности и недоверия вот что должен, по разумению Судейкина, уметь офицер политического сыска. Судейкинской рукой написанный циркуляр гласил: «1) Возбуждать с помощью особых активных агентов ссоры и распри между различными революционными группами; 2) распространять ложные слухи, удручающие и терроризирующие революционную среду; 3) передавать через тех же агентов, а иногда с помощью приглашений в полицию и кратковременных арестов обвинения наиболее опасных революционеров в шпионстве; вместе с тем дискредитировать революционные прокламации и разные органы печати, придавая им значение агентурной, провокационной работы»5.

В этой оригинальной теории воедино сошлись собственные догадки ее автора, итоги размышлений по следственным делам, критический взгляд на литературные источники, особенно французских коллег. Долгие годы «охранка» переваривала и постигала премудрости судейкинской школы сыскного дела. Но по настоящему только Зубатов, начальник московского охранного отделения спустя почти двадцать лет, подхватит знамя судейкинской теории. И творчески разовьет. Одни «социалистические» рабочие организации, созданные Зубатовым, чего стоили! Но Зубатов понял то, что недоступным оказалось тщеславному, расчетливому Судейкину: на агента нужно смотреть «как на любимую замужнюю женщину, с которой находитесь в интимной связи», его нужно беречь как зеницу ока, понимать, поддерживать. А для Георгия Порфирьевича агент - что товар: купил, использовал, выбросил. Не мог иначе - душа претила. Это и сгубило в конце концов.

Лучший агент Дегаев однажды догадался, что не соратник он, не коллега Георгию Порфирьевичу, а лишь инструмент в его сценариях. Холод судейкинского цинизма взвихрил мысли о содеянном и высветил жизненный тупик, в котором оказался Дегаев из-за сотрудничества с «охранкой». А содеянному можно было ужаснуться: партия разгромлена, и сотни народовольцев распрощались с жизнью в тюрьмах и на эшафотах. Метался, затравленный сделанным. Здесь бы поддержать измученную душу, успокоить, вдохновить. Сделать то, о чем через годы напишет мастер политического сыска жандармский генерал Спиридович: «Помните, что в работе сотрудника, как бы он ни был вам предан и как бы он честно ни работал, всегда, рано или поздно, наступит момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпускайте его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему»6.

Но нет! Не до душевного перелома своего агента было Георгию Порфирьевичу - мысли поглотила очередная оперативная комбинация. Не выдержал Дегаев. В Женеве на встрече с Тихомировым, одним из уцелевших вождей «Народной воли», после многочасовых бесед о судьбе партии, о канувших в вечность товарищах - словно в омут рванулся со словами признания:

Все расскажу как было, всю правду! А потом судите меня! Любой приговор приму!

А приговор был в духе «Народной воли»: сотрудничество с Судейкиным прекратить и организовать его убийство, смертью жандармского подполковника Дегаеву искупить вину перед партией, и только при этом жизнь Дегаеву сохранить. В помощь дали четырех подручных.

В тот день, 16 декабря 1883 года, спеша на встречу с Дегаевым, Георгий Порфирьевич, как всегда, был энергичен, предстоящие дела веселили кровь. Дверь Дегаев открыл тотчас. Поздоровались. Судейкин представил спутника. Неторопливо разделся. Все как всегда. Шагнул в комнату. И здесь из-за портьеры его ударили ломом в затылок. Страшный вопль потряс тишину квартиры. Еще были силы, пытался добежать до входной двери. Настигли в коридоре - и опять ломом по голове. Окровавленный, вполз в туалет. Там и добили. Видный был мужчина, но труп в партикулярном платье являл зрелище ужасное: развороченный череп, лицо - сгусток крови, скрюченные ноги и оцепенелая рука на туалетном пороге. Товарищ его корчился в смертных судорогах неподалеку, в темной прихожей. А на кухне бился головой о стол Сергей Петрович Дегаев, бывший капитан артиллерии, тонкая натура.

Александр III по-императорски был краток в своей резолюции на докладе о случившемся: «Потеря положительно незаменимая. Кто пойдет теперь на подобную должность?»