Нетерпенье достичь Харэр. Африканские фотографии Николая Гумилева Что испытывает человек, когда над ним колдуют

Эфиопия > Николай Гумилёв >> "Африканский дневник" -

(...) Не всякий может полюбить Суэцкий канал, но тот, кто полюбит его, полюбит надолго. Эта узкая полоска неподвижной воды имеет совсем особенную грустную прелесть. На африканском берегу, где разбросаны домики европейцев, - заросли искривленных мимоз с подозрительно темной, словно после пожара, зеленью, низкорослые толстые банановые пальмы; на азиатском берегу - волны песка, пепельно-рыжего, раскаленного. Медленно проходит цепь верблюдов, позванивая колокольчиками. Изредка показывается какой-нибудь зверь, собака, может быть, гиена или шакал, смотрит с сомненьем и убегает. Большие белые птицы кружат над водой или садятся отдыхать на камин. Кое-где полуголые арабы, дервиши или так бедняки, которым не нашлось места в городах, сидят у самой воды и смотрят в нее, не отрываясь, будто колдуя. Впереди и позади нас движутся другие пароходы. Ночью, когда загораются прожекторы, это имеет вид похоронной процессии. Часто приходится останавливаться, чтобы пропустить встречное судно, проходящее медленно и молчаливо, словно озабоченный человек. Эти тихие часы на Суэцком канале усмиряют и убаюкивают душу, чтобы потом ее застала врасплох буйная прелесть Красного моря. Самое жаркое из всех морей, оно представляет картину грозную и прекрасную. Вода как зеркало отражает почти отвесные лучи солнца, точно сверху и снизу расплавленное серебро. Рябит в глазах, и кружится голова. Здесь часты миражи, и я видел у берега несколько обманутых ими и разбившихся кораблей. Острова, крутые голые утесы, разбросанные там и сям, похожи на еще неведомых африканских чудовищ. Особенно один совсем лев, приготовившийся к прыжку, кажется, что видишь гриву и вытянутую морду. Эти острова необитаемы из-за отсутствия источников для питья. Подойдя к борту, можно видеть и воду, бледно-синюю, как глаза убийцы. Оттуда временами выскакивают, пугая неожиданностью, странные летучие рыбы. Ночь еще более чудесна и зловеща. Южный Крест как-то боком висит на небе, которое, словно пораженное дивной болезнью, покрыто золотистой сыпью других бесчисленных звезд. На западе вспыхивают зарницы: это далеко в Африке тропические грозы сжигают леса и уничтожают целые деревни. В пене, оставляемой пароходом, мелькают беловатые искры - это морское свеченье. Дневная жара спала, но в воздухе осталась неприятная сырая духота. Можно выйти на палубу и забыться беспокойным, полным причудливых кошмаров сном. Мы бросили якорь перед Джиддой, куда нас не пустили, так как там была чума. Я не знаю ничего красивее ярко-зеленых мелей Джидды, окаймляемых чуть розовой пеной. Не в честь ли их и хаджи, мусульмане, бывавшие в Мекке, носят зеленые чалмы. Пока агент компании приготовлял разные бумаги, старший помощник капитана решил заняться ловлей акулы. Громадный крюк с десятью фунтами гнилого мяса, привязанный к крепкому канату, служил удочкой, поплавок изображало бревно. Три с лишком часа длилось напряженное ожиданье. То акул совсем не было видно, то они проплывали так далеко, что их лоцманы не могли заметить приманки. Акула крайне близорука, и ее всегда сопровождают две хорошенькие небольшие рыбки, которые и наводят ее на добычу. Наконец в воде появилась темная тень сажени в полторы длиною, и поплавок, завертевшись несколько раз, нырнул в воду, Мы дернули за веревку, но вытащили лишь крючок. Акула только кусала приманку, но не проглотила ее, Теперь, видимо, огорченная исчезновеньем аппетитно пахнущего мяса, она плавала кругами почти на поверхности и всплескивала хвостом по воде. Сконфуженные лоцманы носились туда и сюда. Мы поспешили забросить крючок обратно. Акула бросилась к нему, уже не стесняясь. Канат сразу натянулся, угрожая копнуть, потом ослаб, и над водой показалась круглая лоснящаяся голова с маленькими злыми глазами. Десять матросов с усильями тащили канат. Акула бешено вертелась, и слышно было, как она ударяла хвостом о борт корабля. Помощник капитана, перегнувшись через борт, разом выпустил в нее пять пуль из револьвера. Она вздрогнула и немного стихла. Пять черных дыр показались на ее голове и беловатых губах. Еще усилье, и ее подтянули к самому борту. Кто-то тронул ее за голову, и она щелкнула зубами. Видно было, что она еще совсем свежа и собирается с силами для решительной битвы, Тогда, привязав нож к длинной палке, помощник капитана сильным и ловким ударом вонзил его ей в грудь и, натужившись, довел разрез до хвоста. Полилась вода, смешанная с кровью, розовая селезенка аршина в два величиною, губчатая печень и кишки вывалились и закачались в воде, как странной формы медузы. Акула сразу сделалась легче, и ее без труда вытащили на палубу. Корабельный кок, вооружившись топором, стал рубить ей голову. Кто-то вытащил сердце и бросил его на пол. Оно пульсировало, двигаясь то туда, то сюда лягушечьими прыжками. В воздухе стоял запах крови. А в воде у самого борта суетился осиротелый лоцман. Его товарищ исчез, очевидно, мечтая скрыть где-нибудь в отдаленных бухтах позор невольного предательства. А этот верный до конца подскакивал из воды, как бы желая взглянуть, что там делают с его госпожой, кружился вокруг плавающих внутренностей, к которым уже приближались другие акулы с весьма недвусмысленными намерениями, и всячески высказывал свое безутешное отчаянье. Акуле отрубили челюсти, чтобы выварить зубы, остальное бросили в море. Закат в этот вечер над зелеными мелями Джидды был широкий и ярко-желтый с алым пятном солнца посредине. Потом он стал нежно-пепельным, потом зеленоватым, точно море отразилось в небе- Мы подняли якорь и пошли прямо на Южный Крест. Вечером мне принесли доставшиеся на мою долю три белых и зубчатых зуба акулы. Через четыре дня, миновав неприветливый Баб-эль-Мандеб, мы остановились у Джибути.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Дорога в Харар пролегает первые километров двадцать по руслу той самой реки, о которой я говорил в предыдущей главе. Ее края довольно отвесны, и не дай Бог путнику оказаться на ней во время дождя. Мы, к счастью, были гарантированы от этой опасности, потому что промежуток между двумя дождями длится около сорока часов. И не мы одни воспользовались удобным случаем. По дороге ехали десятки абиссинцев, проходили данакили, галласские женщины с отвислой голой грудью несли в город вязанки дров и травы. Длинные цепи верблюдов, связанных между собой за морды и хвосты, словно нанизанные на нитку забавные четки, проходя, пугали наших мулов. Ожидали приезда в Дире-Дауа харарского губернатора дедьязмага Тафари, и мы часто встречали группы выехавших встретить его европейцев на хорошеньких резвых лошадках.

Дорога напоминала рай на хороших русских лубках: неестественно зеленая трава, слишком раскидистые ветви деревьев, большие разноцветные птицы и стада коз по откосам гор. Воздух мягкий, прозрачный и словно пронизанный крупинками золота. Сильный и сладкий запах цветов. И только странно дисгармонируют со всем окружающим черные люди, словно грешники, гуляющие в раю, по какой-нибудь еще не созданной легенде.

Мы ехали рысью, и наши ашкеры бежали впереди, еще находя время подурачиться и посмеяться с проходящими женщинами. Абиссинцы славятся своей быстроногостью, и здесь общее правило, что на большом расстоянии пешеход всегда обгонит конного. Через два часа пути начался подъем: узкая тропинка, иногда переходящая прямо в канавку, вилась почти отвесно на гору. Большие камни заваливали дорогу, и нам пришлось, слезши с мулов, идти пешком. Это было трудно, но хорошо. Надо взбегать, почти не останавливаясь, и балансировать на острых камнях: так меньше устаешь. Бьется сердце и захватывает дух: словно идешь на любовное свидание. И зато бываешь вознагражден неожиданным, как поцелуй, свежим запахом горного цветка, внезапно открывшимся видом на нежно затуманенную долину. И когда, наконец, полузадохшиеся и изнеможденные, мы взошли на последний кряж, нам сверкнула в глаза так давно невиданная спокойная вода, словно серебряный щит: горное озеро Адели. Я посмотрел на часы: подъем длился полтора часа. Мы были на Харарском плоскогорий. Местность резко изменилась. Вместо мимоз зеленели банановые пальмы и изгороди молочаев; вместо дикой травы - старательно возделанные поля дурро. В галласской деревушке мы купили инджиры (род толстых блинов из черного теста, заменяющие в Абиссинии хлеб) и съели ее, окруженные любопытными ребятишками, при малейшем нашем движении бросающимися удирать. Отсюда в Харар шла прямая дорога, и кое-где на ней были даже мосты, переброшенные через глубокие трещины в земле. Мы проехали второе озеро Оромоло, вдвое больше первого, застрелили болотную птицу с двумя белыми наростами на голове, пощадили красивого ибиса и через пять часов очутились перед Хараром.

Уже с горы Харар представлял величественный вид со своими домами из красного песчаника, высокими европейскими домами и острыми минаретами мечетей. Он окружен стеной, и через ворота не пропускают после заката солнца. Внутри же это совсем Багдад времен Гаруна-аль-Рашида. Узкие улицы, которые то подымаются, то спускаются ступенями, тяжелые деревянные двери, площади, полные галдящим людом в белых одеждах, суд, тут же на площади, - все это полно прелести старых сказок. Мелкие мошенничества, проделываемые в городе, тоже совсем в древнем духе. Навстречу нам по многолюдной улице шел с ружьем на плече мальчишка - негр лет десяти, по всем признакам раб, и за ним из-за угла следил абиссинец. Он не дал нам дороги, но так как мы ехали шагом, нам не трудно было объехать его. Вот показался красивый харарит, очевидно, торопившийся, так как он скакал галопом. Он крикнул мальчишке посторониться, тот не послушался и, задетый мулом, упал на спину, как деревянный солдатик, сохраняя на лице все ту же спокойную серьезность. Следивший из-за угла абиссинец бросился за хараритом и, как кошка, вскочил позади седла. «Ба Менелик, ты убил человека». Харарит уже приуныл, но в это время негритенок, которому, очевидно, надоело лежать, встал и стал отряхивать с себя пыль. Абиссинцу все-таки удалось сорвать талер за увечье, чуть-чуть не нанесенное его рабу.

Мы остановились в греческом отеле, единственном в городе, где за скверную комнату и еще более скверный стол с нас брали цену, достойную парижского Grand Hotel"а. Но все-таки приятно было выпить освежительного пинцерменту и сыграть партию в засаленные и обгрызенные шахматы.

В Хараре я встретил знакомых. Подозрительный мальтиец Каравана, бывший банковский чиновник, с которым я смертельно рассорился в Аддис-Абебе, первый пришел приветствовать меня. Он навязывал мне чьего-то чужого скверного мула, намереваясь получить комиссионные. Предложил сыграть В покер, но я уже знал его манеру игры. Наконец, с обезьяньими ужимками посоветовал послать дедьязмагу ящик с шампанским, чтобы потом забежать перед ним и похвастаться своей распорядительностью. Когда же ни одно из его стараний не увенчались успехом, он потерял ко мне всякий интерес. Но я сам послал искать другого моего аддис-абебского знакомого - маленького чистенького пожилого копта, директора местной школы. Склонный к философствованию, как большинство его соотечественников, он высказывал подчас интересные мысли, рассказывал забавные истории, и все его миросозерцание производило впечатление хорошего и устойчивого равновесья. С ним мы играли в покер и посетили его школу, где маленькие абиссинцы лучших в городе фамилий упражнялись в арифметике на французском языке. В Хараре у нас оказался даже соотечественник, русский подданный армянин Артем Иоханжан, живший в Париже, в Америке, в Египте и около двадцати лет живущий в Абиссинии- На визитных карточках он значится как доктор медицины, доктор наук, негоциант, комиссионер и бывший член Суда, но когда его спрашивают, как получил он столько званий, ответ - неопределенная улыбка и жалобы на дурные времена.

Кто думает, что а Абиссинии легко купить мулов, тот очень ошибается. Специальных купцов нет, мулиных ярмарок тоже. Ашкеры ходят по домам, справляясь, нет ли продажных мулов. У абиссинцев разгораются глаза: может быть, белый не знает цены и его можно надуть. К отелю тянется цепь мулов, иногда очень хороших, но зато безумно дорогих. Когда эта волна спадет, начинается друга: ведут мулов больных, израненных, разбитых на ноги в надежде, что белый не понимает толк в мулах, и только потом поодиночке начинают приводить хороших мулов и за настоящую цену. Таким образом, в три дня нам посчастливилось купить четырех. Много помог нам наш Абдулайе, который хотя и брал взятки с продавцов, но все же очень старался в нашу пользу. Зато низость переводчика Хайле выяснилась за эти дни вполне. Он не только не искал мулов, но даже, кажется, перемигнулся с хозяином отеля, чтобы как можно дольше задержать нас там. Я его отпустил тут же в Хараре.

Другого переводчика мне посоветовали искать в католической миссии. Я отравился туда с Иоханжаном. Мы вошли в полуотворенную дверь и очутились на большом безукоризненно чистом дворе. На фоне высоких белых стен с нами раскланивались тихие капуцины в коричневых рясах. Ничто не напоминало Абиссинии, казалось, что мы в Тулузе или в Арле. В просто убранной комнате к нам выбежал, именно выбежал, сам монсеньер, епископ галласский, француз лет пятидесяти с широко раскрытыми, как будто удивленными глазами. Он был отменно любезен и приятен в обращении, но года, проведенные среди дикарей, в связи с общей монашеской наивностью, давали себя чувствовать. Он как-то слишком легко, точно семнадцатилетняя институтка, удивлялся, радовался и печалился всему, что мы говорили. Он знал одного переводчика, это галлас Поль, бывший воспитанник миссии, очень хороший мальчик, он его ко мне пришлет. Мы попрощались и вернулись в отель, куда через два часа пришел и Поль. Рослый парень с грубоватым крестьянским лицом, он охотно курил, еще охотнее пил и в то же время смотрел сонно, двигался вяло, словно зимняя муха. С ним мы не сошлись в цене. После, в Дире-Дауа, я взял другого воспитанника миссии, Феликса. По общему утверждению всех видевших его европейцев, он имел такой вид, точно его начинает тошнить; когда он поднимался по лестнице, хотелось почти поддержать его, и однако он был совершенно здоров, и тоже un tres brave garcon, как находили миссионеры. Мне сказали, что все воспитанники католических миссий таковы. Они отдают свою природную живость и понятливость взамен сомнительных моральных достоинств.

Вечером мы отправились в театр. Дедьязмаг Тафари увидел однажды в Дире-Дауа спектакли заезжей индийской труппы и так восхитился, что решил во что бы то ни стало доставить то же зрелище и своей жене. Индийцы на его счет отправились в Харар, получили бесплатно помещение и прекрасно обжились. Это был первый театр в Абиссинии, и он имел огромный успех. Мы с трудом нашли два места в первом ряду; для этого пришлось отсадить на приставные стулья двух почтенных арабов. Театр оказался просто-напросто балаганом: низкая железная крыша, некрашеные стены, земляной пол - все это было, быть может, даже слишком бедно. Пьеса была сложная, какой-то индийский царь в лубочно-пышном костюме увлекается красивой наложницей и пренебрегает не только своей законной супругой и молодым прекрасным принцем сыном, но и делами правления. Наложница, индийская Федра, пытается обольстить принца и в отчаянии от неудачи клевещет на него царю. Принц изгнан, царь проводит все свое время в пьянстве и чувственных наслаждениях. Нападают враги, он не защищается, несмотря на уговоры верных воинов, и ищет спасения в бегстве. В город вступает новый царь. Случайно на охоте он спас от руки разбойников законную жену прежнего царя, последовавшую в изгнание за своим сыном. Он хочет жениться на ней, но когда та отказывается, говорит, что согласен относиться к ней, как к своей матери. У нового царя есть дочь, ей надо выбрать жениха, и для этого собираются во дворец все окружные принцы. Кто сможет выстрелить из заколдованного лука, тот будет избранником. Изгнанный принц в одежде нищего тоже приходит на состязание. Конечно, только он может натянуть лук, и все в восторге, узнав, что он королевской крови. Царь вместе с рукой своей дочери отдает ему и престол, прежний царь, раскаявшись в своих заблуждениях, возвращается и тоже отказывается от своих прав на царствование.

Единственный режиссерский трюк состоял в том, что, когда опускался занавес, изображавший улицу большого восточного города, перед ним актеры, переодетые горожанами, разыгрывали маленькие забавные сценки, лишь отдаленно относившиеся к общему действию пьесы.

Декорации, увы, были в очень дурном европейском стиле, с претензиями на красивость и реализм. Самое интересное было то, что все роли исполнялись мужчинами. Как ни странно, но это не только не вредило впечатлению, но даже усиливало его. Получалось приятное единообразие голосов и движений, которое так редко встречается в наших театрах. Особенно хорош был актер, игравший наложницу: набеленный, нарумяненный, с красивым цыганским профилем, он выказал столько страсти и кошачьей грации в сцене обольщения короля, что зрители были искренно взволнованы. Особенно разгорались глаза у переполнявших театр арабов.

Мы вернулись в Дире-Дауа, взяли весь наш багаж и новых ашкеров и через три дня были уже на обратной дороге. Ночевали на половине подъема, и это была наша первая ночь в палатке. Там уместились только две наши кровати и между них, как ночной столик, два поставленные один на другой чемоданы типа выработанного Грумм-Гржимайло. Еще не обгоревший фонарь распространял зловонье. Мы поужинали китой (мука, размешанная в воде и поджаренная на сковородке, обычная здесь еда в пути) и вареным рисом, который мы ели сперва с солью, потом с сахаром. Утром встали в шесть часов и двинулись дальше.

Нам сказали, что наш друг турецкий консул находится в отеле в двух часах езды от Харара и ожидает, чтобы харарские власти были официально извещены о его прибытьи в Аддис-Абебу. Об этом хлопотал германский посланник в Аддис-Абебе. Мы решили заехать в этот отель, отправив караван вперед.

Несмотря на то, что консул еще не вступил в исполнение своих обязанностей, он уже принимал многочисленных мусульман, видевших в нем наместника самого султана и желавших его приветствовать. По восточному обычаю все приходили с подарками. Турки-садоводы приносили овощи и плоды, арабы - баранов и кур. Вожди полунезависимых сомалийских племен присылали спрашивать, что он хочет, льва, слона, табун лошадей или десяток страусовых кож, снятых вместе со всеми перьями. И только сирийцы, одетые в пиджаки и корчащие европейцев, приходили с развязным видом и пустыми руками.

Мы пробыли у консула около часа и, приехав в Харар, узнали грустную новость, что наши ружья и патроны задержаны в городской таможне. На следующее утро наш знакомый армянин, коммерсант из окрестностей Харара, заехал за нами, чтобы вместе ехать навстречу консулу, который, наконец, получил нужные бумаги и мог совершить торжественный въезд в Харар. Мой спутник слишком устал накануне, и я поехал один. Дорога имела праздничный вид. Арабы в белых и цветных одеждах в почтительных позах сидели на скалах. Там и сям сновали абиссинские ашкеры, посланные губернатором для почетного конвоя и водворения порядка. Белые, т. е. греки, армяне, сирийцы и турки - все знакомые между собой, скакали группами, болтая и одалживаясь папироской. Попадавшиеся навстречу крестьяне-галласы испуганно сторонились, видя такое торжество.

Консул, я, кажется, забыл написать, что это был генеральный консул, был достаточно величествен в своем богато расшитом золотом мундире, ярко-зеленой ленте через плечо и ярко-красной феске. Он сел на большую белую лошадь, выбранную из самых смирных (он не был хорошим наездником), два ашкера взяли ее под уздцы, и мы тронулись обратно в Харар. Мне досталось место по правую руку консула, по левую ехал Калиль Галеб, здешний представитель торгового дома Галебов. Впереди бежали губернаторские ашкеры, позади ехали европейцы, и сзади них бежали преданные мусульмане и разный праздношатающийся люд. В общем, было человек до шестисот. Греки и армяне, ехавшие сзади, напирали на нас нещадно, каждый стараясь показать свою близость к консулу. Один раз даже его лошадь вздумала бить задом, но и это не останавливало честолюбцев. Большое замешательство произвела какая-то собака, которая вздумала бегать и лаять в этой толпе. Ее гнали, били, но она все принималась за свое. Я отделился от шествия, потому что у моего седла оборвался подхвостник, и со своими двумя ашкерами вернулся в отель. На следующий день, согласно прежде полученному и теперь подтвержденному приглашению, мы перебрались из отеля в турецкое консульство.

Чтобы путешествовать по Абиссинии, необходимо иметь пропуск от правительства. Я телеграфировал об этом русскому поверенному в делах в Аддис-Абебу и получил ответ, что приказ выдать мне пропуск отправлен начальнику харарской таможни нагадрасу Бистрати. Но нагадрас объявил, что он ничего не может сделать без разрешения своего начальника дедьязмага Тафари. К дедьязмагу следовало идти с подарком. Два дюжих негра, когда мы сидели у дедьязмага, принесли, поставили к его ногам купленный мной ящик с вермутом. Сделано это было по совету Калиль Галеба, который нас и представлял. Дворец дедьязмага, большой двухэтажный деревянный дом с крашеной верандой, выходящий во внутренний, довольно грязный двор, па поминал не очень хорошую дачу, где-нибудь в Парголосе или Тсрноках. На дворе толклось десятка два ашкеров, державшихся очень развязно. Мы поднялись по лестнице и после минутного ожиданья на веранде вошли в большую устланную коврами комнату, где вся мебель состояла из нескольких стульев и бархатного кресла для дедьязмага. Дедьязмаг поднялся нам навстречу и пожал нам руки. Он был одет в шамму, как все абиссинцы, но по его точеному лицу, окаймленному черной вьющейся бородкой, по большим полным достоинства газельим глазам и по всей манере держаться в нем сразу можно было угадать принца. И неудивительно: он был сын раса Маконнсна, двоюродного брата и друга императора Менелика, н вел свой род прямо от царя Соломона и царицы Савской. Мы просили его о пропуске, но он, несмотря на подарок, ответил, что без приказания из Аддис-Абебы он ничего сделать не может. К несчастью, мы не могли даже достать удостоверения от нагадраса, что приказ получен, потому что нагадрас отправился искать мула, пропавшего с почтой из Европы по дороге из Дире-Дауа в Харар. Тогда мы просили дедьязмага о разрешении сфотографировать его, и на это он тотчас же согласился. Через несколько дней мы пришли с фотографическим аппаратом. Ашкеры расстелили ковры прямо на дворе, и мы сняли дедьязмага в его парадной синей одежде. Затем была очередь за принцессой, его женой.

Она сестра Лидж Иясу, наследника престола, и следовательно, внучка Менелика. Ей двадцать два года, на три года больше, чем ее мужу, и черты ее лица очень приятны, несмотря на некоторую полноту, которая уже испортила ее фигуру. Впрочем, кажется, она находилась в интересном положении. Дедьязмаг проявлял к ней самое трогательное вниманье. Сам усадил в нужную позу, оправил платье и просил нас снять ее несколько раз, чтобы наверняка иметь успех. При этом выяснилось, что он говорит по-французски, но только стесняется, не без основанья находя, что принцу неприлично делать ошибки. Принцессу мы сняли с ее двумя девочками-служанками.

Мы послали в Аддис-Абебу новую телеграмму и принялись за работу в Хараре. Мой спутник стал собирать насекомых в окрестностях города. Я его сопровождал раза два. Это удивительно умиротворяющее душу занятие: бродить по белым тропинкам между кофейных полей, взбираться на скалы, спускаться к речке и везде находить крошечных красавцев - красных, синих, зеленых и золотых. Мой спутник собирал их в день до полусотни, причем избегал брать одинаковых. Моя работа была совсем иного рода: я собирал этнографические коллекции, без стеснения останавливал прохожих, чтобы посмотреть надетые на них вещи, без спроса входил в дома и пересматривал утварь, терял голову, стараясь добиться сведений о назначении какого-нибудь предмета у не понимавших, к чему все это, хараритов. Надо мной насмехались, когда я покупал старую одежду, одна торговка прокляла, когда я вздумал ее сфотографировать, и некоторые отказывались продать мне то, что я просил, думая, что это нужно мне для колдовства. Для того, чтобы достать священный здесь предмет - чалму, которую носят харариты, бывавшие в Мекке, мне пришлось целый день кормить листьями ката (наркотического средства, употребляемого мусульманами) обладателя его, одного старого полоумного шейха. И в доме матери кавоса при турецком консульстве я сам копался в зловонной корзине для старья и нашел там много интересного. Эта охота за вещами увлекательна чрезвычайно: перед глазами мало-помалу встает картина жизни целого народа и все растет нетерпенье увидеть ее больше и больше. Купив прядильную машину, я увидел себя вынужденным узнать и ткацкий станок. После того, как была приобретена утварь, понадобились и образчики пищи. В общем, я приобрел штук семьдесят чисто хараритских вещей, избегая покупать арабские или абиссинские. Однако всему должен наступить конец. Мы решили, что Харар изучен, насколько нам позволяли наши силы, и, так как пропуск мог быть получен только дней через восемь, налегке, т. е. только с одним грузовым мулом и тремя ашкерами, отправились в Джиджига к сомалийскому племени Габаризаль. Но об этом я позволю себе рассказать в одной из следующих глав.

Николай Гумилёв не был профессиональным этнографом, он не получал соответствующего образования, никогда не работал в этнографических учреждениях. Да и претендовал он на славу поэта, путешественника и воина, но никак не профессионального учёного. Но несмотря на это директор Санкт-Петербургского музея антропологии и этнографии академику В.В. Радлову и учёному - хранителю музея Л.Я. Штернбергу он подошёл. Дело в том, что профессиональных этнографов-африканистов в России тогда не было. А Гумилёв уже знал страну, был молод, здоров, полон энергии. Музей же в апреле - августе 1913 года добился государственных дотаций на дальние экспедиции,т.к.ему были нужны африканские коллекции. А Гумилёв буквально рвался в Африку, и маршрут был утверждён: изучение восточной и южной частей Абиссинии и западной части Сомали. Цель путешествия - делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды, собирать зоологические коллекции.

1913 год. Н. Гумилев работает над африканским дневником

К тому времени Николай Гумилёв уже совершил четыре путешествия в Африку: осенью 1908 года он побывал в Египте; в декабре 1909 - январе 1910 г. - во Французском Сомали (ныне эта страна называется Республика Джибути) и восточной окраине Абиссинии; в сентябре 1910 - марте 1911 г. - в самой в Абиссинии.

Оглушенная ревом и топотом,
Облеченная в пламя и дымы,
О тебе, моя Африка, шепотом
В небесах говорят серафимы.
И, твое раскрывая Евангелье,
Повесть жизни ужасной и чудной,
О неопытном думают ангеле,
Что приставлен к тебе, безрассудной.

Далекая Абиссиния вызывала живой интерес в России. Начиная с середины XIX века поэты, писатели, художники всё чаще стали бывать в экзотических странах. Увлёкся Африкой и поэт Николай Гумилев. Для своих предполагаемых странствий Гумилев выбрал именно Абиссинию и назвал её «колдовской страной», и вскоре страна, которая манила романтической экзотикой, стала ареной серьезных исследований поэта.

Я знаю, что деревьям, а не нам,
Дано величье совершенной жизни.
На ласковой земле, сестре звездам,
Мы - на чужбине, а они - в отчизне.

Н. С. Гумилев с Н. Сверчковым в Африке. 1913 год. Фото Н. Сверчкова.

Отъезд Гумилёва был назначен на 7 апреля 1913 года (ему только что исполнилось 27 лет). Сохранилось несколько писем и открыток, посланных с дороги и вскоре по прибытии в Джибути и Абиссинию. Среди них и письма к Анне Ахматовой, жене поэта. Кроме того, он начинает вести «Африканский дневник», в котором пишет о дружбе с турецким консулом, назначенным в Харрар. Эта встреча оказалась важной. Встречать турецкого консула в Харрар приехал один из сомалийских вождей, и у его свиты Гумилеву удалось купить немало интересных предметов для петербургского музея.

В Харраре Гумилёв встретил человека, который потом стал императором страны и правил достаточно долго - 44 года. Фактически российский поэт стал первым, кто рассказал о нём, описал его внешность, манеры, его жену, дом. Этот молодой человек стал известен миру под именем Хайле Селассие I, император Абиссинии с 1930 по 1974 годы, его считали 225-м потомком царя Соломона и царицы Савской, основателей Соломоновой династии, обладавшей исключительным правом на власть.

Хайле Селассие был фигурой неоднозначной. Сам он не без гордости вспоминал в автобиографии «Моя жизнь и прогресс в Эфиопии», как, еще только встав у власти, он запретил отрубать руки и ноги - это было привычным наказанием даже за мелкие проступки. Запретил четвертование, который должен был публично исполнять самый близкий родственник: сын убивал отца, мать - сына. Ещё он запретил работорговлю.

Перед ними торговцы рабами
Свой товар горделиво проводят,
Стонут люди в тяжёлых колодах, […]
И надменно проходят французы,
Гладко выбриты, в белой одежде,
В их карманах бумаги с печатью,
Их завидя, владыки Судана
Поднимаются с тронов своих.
А кругом на широких равнинах,
Где трава укрывает жирафа,
Садовод Всемогущего Бога
В серебрящейся мантии крыльев
Сотворил отражение рая…

Гумилёв встретился с Хайле Селассие, когда тот был губернатором Харрара и окружавших его территорий. Звали его тогда Тэфэри Мэконнын, и было ему чуть больше 21 года. Вряд ли наш поэт мог предположить, что уже через три года этот человек станет регентом Абиссинии. Но всё же подчеркнул, что он - один из самых знатных людей в стране и ведёт «свой род прямо от царя Соломона и царицы Савской», что он - сын двоюродного брата и друга Менелика, великого негуса Абиссинии, а его жена - внучка покойного императора и сестра наследника престола. Гумилёв сохранил описание его губернаторского дворца: «Большой двухэтажный деревянный дом с крашеной верандой, выходящей во внутренний довольно грязный двор; дом напоминал не очень хорошую дачу, где-нибудь в Парголове или Териоках. На дворе толклось десятка два ашкеров, державшихся очень развязно. Мы поднялись по лестнице и вошли в большую устланную коврами комнату, где вся мебель состояла из нескольких стульев и бархатного кресла. Губернатор поднялся нам навстречу и пожал нам руки. Он был одет в шамму, как все абиссинцы, но по его точеному лицу, окаймленному черной вьющейся бородкой, по большим полным достоинства газельим глазам и по всей манере держаться в нем сразу можно было угадать принца. По традиции являться следовало с подарком. И к ногам Тэфэри был поставлен ящик вермута... Мы просили о разрешении сфотографировать его, и на это он тотчас же согласился. Ашкеры расстелили ковры прямо на дворе, и мы сняли губернатора в его парадной синей одежде. Затем была очередь за принцессой, его женой. Принцессу мы сняли с ее двумя девочками-служанками» . Негативы этих снимков в Музее этнографии сохранились.

По возвращении на родину Николай Гумилёв представил отчёт о выполненном маршруте - маленькую синюю тетрадку формата записной книжки. На обложке тетради надпись: «Галласские, харраритские, сомалийские и абиссинские вещи, собранные экспедицией Н. Гумилева 1913 г. от 1-го мая до 15-го августа» . Обложка разрисована в манере поэта-путешественника: голова африканца, белый человек в тропическом шлеме, фигурки зверей и череп. В этой тетрадке - сведения почти обо всём, что собрал тогда Гумилёв для музея. Гумилёв побывал на востоке центральной части Абиссинии и в области, примыкающей к Северо-Западному Сомали.

И в твоей лишь сокровенной грусти,
Милая, есть огненный дурман,
Что в проклятом этом захолустье -
Точно ветер из далёких стран.
Там, где всё сверканье, всё движенье,
Пенье всё, - мы там с тобой живём,
Здесь же только наше отраженье
Полонил гниющий водоём.

«По заданию Музея антропологии и этнографии, - докладывал Гумилев, - я собирал этнографические коллекции, без стеснения останавливал прохожих, чтобы осмотреть надетые на них вещи, без спроса входил в дома и пересматривал утварь, терял голову, стараясь добиться сведений о назначении какого-нибудь предмета у не понимавших, к чему все это, харраритов. Надо мной насмехались, когда я покупал старую одежду, одна торговка прокляла, когда я вздумал ее сфотографировать, и некоторые отказывались продать мне то, что я просил, думая, что это нужно мне для колдовства. Для того, чтобы достать священный здесь предмет - чалму, которую носят харрариты, бывавшие в Мекке, мне пришлось целый день кормить листьями ката (наркотического средства, употребляемого мусульманами) обладателя его, одного старого полоумного шейха. Эта охота за вещами увлекательна чрезвычайно: перед глазами мало-помалу встает картина жизни целого народа, и все растет нетерпенье увидеть ее больше и больше... В общем, я приобрел штук семьдесят чисто харраритских вещей, избегая покупать арабские или абиссинские»

Все эти предметы можно увидеть и в наши дни в Музее антропологии и этнографии в Петербурге.

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
Равняться с которым осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

анализ стихотворения Н.Гумилева "Суэцкий канал"

Стихотворение поможет ученикам почувствовать своеобразие лирики поэта.

Тема: «Африканские узоры в творчестве Н.С.Гумилева»

Цель урока : научить ребят чувствовать слово, думать над словом. Соприкоснуться с творчеством Н.С.Гумилева через стихотворение «Суэцкий канал».

Задачи урока :

1) образовательная : показать выразительно-изобразительные возможности языка, как средства выражения авторского замысла и авторской позиции в художественном тексте;

2) развивающая : развивать навыки лексического и языкового анализа, грамотной письменной и выразительной устной речи, выражения себя в слове;

3) воспитательная : воспитывать осознанную эстетическую ценность явлений в художественном тексте.

Ведущая технология : исследовательская деятельность (в процессе анализа текста).

Форма организации деятельности обучающихся на уроке : парная, групповая, фронтальная.

Оборудование урока : Презентация по уроку, музыкальный фрагмент из мультфильма «Бармалей», запись песни Ю.Антонова «Поверь в мечту», портрет Н.С.Гумилева, видеосюжет о Суэцком канале, распечатанное стихотворение.

Работа с текстом на таких уроках проходит в 5 этапов:

1) Создание условий для восприятия текста - создание настроя. Фрагмент мультфильма, поставленный проблемный вопрос, краткая информация о связи Гумилева с Африкой. Текст читается вслух учителем.

2) Осмысление лингвистических средств создания образности текста . Ученики должны осознать изобразительно-выразительные возможности языка в тексте. На этом этапе должна раскрываться красота и удивительное богатство языка. На данном этапе находятся метафоры, эпитеты, литота и определяется их роль в тексте.

3) Заучивание текста наизусть и проведение письма по памяти . Учащиеся проверяют, насколько грамотно владеют письменной речью. Проводится разбор ошибок учащихся, языковой анализ наиболее интересных случаев грамматики.

4) Отработка навыков выразительного чтения текста . Учащиеся должны почувствовать красоту и музыкальность текста и передать интонацию текста. Это кульминация урока. Разум соединяется с чувством. Мысль текста выражается во внешней речи.

5) Проведение творческой работы на основе проанализированного литературного образца. Насколько отозвалась тема урока в душах ребят, показывают сформулированная детьми тема урока и стихи, сочиненные самими ребятами.

Проводимые в таком русле уроки позволяют, по моему мнению, оказать мощное воздействие на чувства ученика и найти тем самым найти самый короткий путь к его душе.

ХОД УРОКА:

Здравствуйте, дорогие ребята! Поприветствуйте, пожалуйста, этим великим русским словом тех, кто находится в этом классе. Здравствуйте! Сегодня мы проведем урок словесности. Внимание на экран! (Просмотр мультика с песней «Не ходите дети в Африку гулять! -1 мин.)

-«Бармалей» в стихотворении К.Чуковского настоятельно советует детям не ходить в Африку. Понять, страшно ли на самом деле в Африке, нам поможет узнать другой известный русский поэт начала 20 столетия Николай Степанович Гумилев.

Оглушенная ревом и топотом,

Облеченная в пламя и дымы,

О тебе, моя Африка, шепотом

В небесах говорят серафимы…

-Почему поэт называет Африку своей?

Гумилев с детства мечтал путешествовать. Играл в индейцев, разукрасил свою комнату в подводный мир. А в 20 лет тайно от родителей отправился в первое своё африканское путешествие. Он ловил акул в южных морях, углублялся в джунгли и пустыни, охотился на львов, переправлялся с канатом через реку с крокодилами, болел тропической лихорадкой. За свою короткую жизнь 4 раза посетил материк. Названия многих стихов называют маршруты его путешествий: “Красное море”, “Озеро Чад”, “Сахара”, “Египет”, “Мадагаскар”, “Замбези”, “Нигер”, “Судан”. Сегодня же на уроке вместе с Гумилевым совершим заочное путешествие по Суэцкому каналу. Какие моря соединяет Суэцкий канал?

- Средиземное и Красное моря.

Канал длиной в 160 км протекает по Египту. Послушаем отрывок стихотворения.

СУЭЦКИЙ КАНАЛ

Стаи дней и ночей

Надо мной колдовали ,

Но не знаю светлей ,

Чем в Суэцком канале,

Где идут корабли

Не по морю, по лужам,

Посредине земли

Караваном верблюжьим.

Сколько птиц, сколько птиц

Здесь на каменных скатах,

Голубых небылиц,

Голенастых , зобатых !

В статье «Читатель» поэт пишет, что «поэт, понявший «трав неясный запах», хочет, чтобы то же стал чувствовать и читатель.» Чтобы тронуть душу читателя, поэт ИЩЕТ НАИБОЛЕЕ ЭФФЕКТИВНЫЕ СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ СВОИХ МЫСЛЕЙ, ЧУВСТВ, ОЩУЩЕНИЙ. Попробуем понять, какими же эффективными средствами достигается подлинное ощущение красоты стихотворения.

-Как вы понимаете строки «Стаи дней и ночей Надо мной колдовали»?

Долгое время воспоминал Африку. Эти воспоминания беспокоили его.

- Подберем синонимы к слову «колдовали».

Обвораживали, очаровывали.

-Что испытывает человек, когда над ним колдуют?

Испытывает воздействие волшебных сил. С ним что-то необычное происходит. Испытывает сильные эмоции.

-Как долго колдовали над ним?

Долго - стаи дней и ночей.

После последнего путешествия Гумилева в Африку прошло 6 лет. Ни война, ни революция не смогли зачеркнуть волнующие душу воспоминания об Африке. Как называется выразительное средство языка, с помощью которого раскрывается данная мысль?

Метафора.

-Объясните, пожалуйста, выражение «где идут корабли караваном верблюжьим».

Корабли идут, как караван верблюдов в пустыне.

-Какое выразительное средство применил поэт для описания картины канала?

Метафору.

-У Гумилева корабли идут. Как они могут идти? А, может, правильнее будет сказать плывут?

Плавать - держаться на воде, плыть - передвигаться в выбранном направлении. Ходить -слово профессиональное, систематически выполнять рейсы в каком-то направлении или определенного назначения.

- Канал по сравнению с морем невелик. Как называется выразительное средство в строке «не по морю, по лужам»?

Литота «по лужам». Литота - это образное выражение, в котором содержится художественное преуменьшение величины, силы предмета или явления.

-Конечно, поэт сознательно преуменьшает размер канала. Почему? На какую мысль он хочет натолкнуть?

Хоть и маленький в сравнении с морем канал, но востребованный, нужный.

-Еще какой прием использует Гумилев в первой строчке третьей строфы?

Лексический повтор «сколько птиц, сколько птиц».

-Что хочет сказать эти повторением?

Что он удивлен многочисленностью птиц.

-Как вы понимаете выражение каменный скат? Подберите однокоренные слова к слову «скат».

Скат-наклонная поверхность. Кататься, скатываться…

-Что подразумевает Гумилев под сочетанием «голубых небылиц»? Почему именно голубые?

Связано с цветом воды. Птицы рассказывают небылицы.

-Какой художественный прием здесь использован?

Метафора.

- Голенастый - птицы с длинными ногами и с длинным прямым клювом (аисты, цапли, ибисы).

-От какого слова образовано слово «зобатый».

-Что такое зоб?

Зоб — расширенная часть пищевода у ряда беспозвоночных (моллюски, черви, насекомые) и у птиц, служащая для накопления, хранения, а иногда и предварительной переработки пищи.

-Что значит зобатый?

Зобатый - с большим зобом.

-А теперь напишем маленький диктант . ПРОВЕРКА СОБСТВЕННОЙ ГРАМОТНОСТИ ПОМОГАЕТ ЧЕЛОВЕКУ ОСОЗНАТЬ то, КАК ОН ВЛАДЕЕТ ЯЗЫКОМ.

Заучивание текста наизусть. Проведение конкурса между рядами «Кто запомнит быстрее» и проведение письма по памяти . Двое учащихся пишут у доски. Учащиеся проверяют, поменявшись тетрадями. Проводится разбор ошибок учащихся, языковой анализ наиболее интересных случаев грамматики.

Для справки:

Союз чем 1. Присоединяет оборот или придат. предл. со значением сравнения, сопоставления кого, чего л. с тем, о чём говорится в главном. Разговаривать громче, чем обычно. В нашем случае это сравнительный оборот.

По лужам-Уточнение - это переход от более широкого понятия к более узкому". Обособляется после своего синтаксического аналога.

-Обособляются одиночные определения «горластые и зобатые» стоят после определяемого слова.

Грамматические задания:

Разберите по составу слово «верблюжьи» и ответьте, есть ли в этом слове суффикс:

Разберите по составу слово «здесь».

Определите, какой частью речи является слово «посредине».

Предлог. Посредине чего? (Земли)

А теперь попробуем ощутить подлинную красоту и музыкальность русской речи. Как вам кажется, какова интонация этого стихотворения и как его нужно читать?

Романтично, с удивлением.

-Попробуем выразить эту интонацию при прочтении стихотворения. Читают сначала все, потом по отдельности.

А теперь все стихотворение дочитаем стоя, и вы сможете представить полную картину стихотворения.

Виден ящериц рой

Золотисто-зеленых,

Словно влаги морской

Стынут брызги на склонах.

Мы кидаем плоды

На ходу арапчатам,

Что сидят у воды,

Подражая пиратам.

Арапчата орут

Так задорно и звонко,

И шипит марабут

Нам проклятья вдогонку.

А когда на пески

Ночь, как коршун, посядет,

Задрожат огоньки

Впереди нас и сзади;

Те красней, чем коралл,

Эти зелены, сини...

Водяной карнавал

В африканской пустыне.

С отдаленных холмов,

Легким ветром гонимы,

Бедуинских костров

К нам доносятся дымы.

С обвалившихся стен

И изгибов канала

Слышен хохот гиен,

Завыванья шакала.

И в ответ пароход,

Звезды ночи печаля,

Спящей Африке шлет

Переливы рояля.

Просматриваются кадры видеофильма «Суэцкий канал».

-Ну как, страшно в Африке? А что вы можете сказать о человеке, написавшем это стихотворение?

Он очень любит Африку, восхищается ее экзотикой.

Африка— необычайная, интересная, уводящая от серой скуки часть света. Мир прекрасен, если сам человек сумеет увидеть ее красоту.

-«Не всякий может полюбить Суэцкий канал, но тот, кто полюбит его, полюбит надолго. Эта узкая полоска неподвижной воды имеет совсем особенную грустную прелесть», - писал поэт в своем «Африканском дневнике». Мне кажется, нам удалось через слово Н.Гумилева ощутить особую прелесть этого канала. Как мы назовем наш урок?

Я бы предложила еще одно название - «Африканские узоры в творчестве Н.Гумилева». Запишем его.

А теперь попробуем к африканским узорам Гумилева добавить и свои узоры . Н.Гумилев считал, что каждый человек может научиться писать стихи. Он создал кружок «Цех поэтов» и учил писать стихи молодых поэтов. Давайте мы тоже представим себя в этом кружке и напишем двустишие или четверостишие об Африке, продолжив строку «По Африке, по Африке буду я гулять». Зачитывают. Лучшие творения оцениваются.

Гумилев сумел воплотить свою мечту в жизнь- путешествовать. Русское слово помогло ему выразить свои ощущения от этих путешествий. Я желаю вам поверить в свою мечту, и она непременно сбудется. Спасибо вам за ваше старание в постижении мудрого, живого, художественно выразительного русского слова.

Звучит песня Ю.Антонова «Поверь в мечту». Припев исполняют вместе.

Ещё

Запах ладана, шерсти звериной и роз
Африканские фотографии Николая Гумилева из коллекции Кунсткамеры / К 130-летию

15 апреля 2016 года исполнилось 130 лет со дня рождения Николая Гумилева - поэта, исследователя Африки, одного из собирателей коллекции Музея антропологии и этнографии (Кунсткамеры) РАН. Гумилев совершил несколько экспедиций в Абиссинию (Эфиопию), откуда привез не только редкие предметы, но и фотографии - в музее хранится около 300 негативов. Ещё о Николае Гумилёве

Фото из коллекции Кунсткамеры

«Медуза» совместно с Кунсткамерой представляет фотографии, сделанные Гумилевым во время экспедиции в Абиссинию в 1913 году и фрагменты из его «Африканского дневника». Некоторые из этих фотографий публикуются впервые. Есть музей этнографии в городе этом

Над широкой, как Нил, многоводной Невой,

В час, когда я устану быть только поэтом,

Ничего не найду я желанней его.

Я хожу туда трогать дикарские вещи,

Что когда-то я сам издалека привез,

Чуять запах их странный, родной и зловещий,

Запах ладана, шерсти звериной и роз.
Н. Гумилев. Абиссиния. Из сборника «Шатер». Ревель, 1921.

Юрий Чистов, доктор исторических наук, директор Музея антропологии и этнографии РАН:

Многие коллекции МАЭ РАН были собраны выдающимися российскими учеными и путешественниками, имена которых известны всем, - Даниэлем Мессершмидтом, Герхардом Миллером, Петером Палласом, Степаном Крашенинниковым, Иваном Крузенштерном, Фаддеем Беллинсгаузеном, Михаилом Лазаревым и многими другими. Вопросы истории формирования коллекции музея, изучение вклада отдельных собирателей коллекций всегда привлекали пристальное внимание научных и музейных сотрудников МАЭ. Эти исследования продолжаются и в наши дни, частично они восстанавливают незаслуженно забытые имена, в том числе преданные забвению по идеологическим соображениям в советское время.

К их числу относится и Николай Гумилев. Хорошо известен его интерес к Африке, циклы стихов на африканские темы, благодаря которым Гумилева часто называли «конквистадором» (первый сборник стихов Гумилева - «Путь конквистадоров», 1905), «царскосельским Киплингом», «русским Камоэнсом», а заодно и певцом колониализма и ницшеанцем. Поклонники поэзии Гумилева, конечно же, знают, что он несколько раз бывал в Африке, но до конца 80-х годов прошлого века даже вопрос о том, сколько раз он совершил эти путешествия и в каких годах, был спорен. Не говоря уже о скудных сведениях о самом длительном и интересном путешествии Николая Гумилева и его племянника Николая Сверчкова в 1913 году. Причиной столь длительного забвения был арест и расстрел поэта по решению Петроградской ЧК 26 августа 1921 года. По официальной версии «Гумилев не принял революции, оказался причастным к контрреволюционному заговору и в числе его участников был расстрелян».

2. Маршрут экспедиции Николая Гумилева в Абиссинию в 1913 году / Реконструкция маршрута по полевому дневнику Н. Гумилева выполнена Юрием Чистовым

«Я должен был отправиться в порт Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе, оттуда по железной дороге к Харару, потом, составив караван, на юг в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озерами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно больший район исследования; делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды. Кроме того, мне предоставлялось право собирать зоологические коллекции» (Здесь и далее цитаты из «Африканского дневника». Н. Гумилев, ПСС, том 6, стр. 70–97. Москва, «Воскресенье», 2005 год) .

3. Вид на Порт-Саид

«10-го апреля на пароходе Добровольного флота „Тамбов“ мы вышли в море. Какие-нибудь две недели тому назад бушующее и опасное Черное море было спокойно, как какое-нибудь озеро. Волны мягко раздавались под напором парохода, где рылся, пульсируя, как сердце работающего человека, невидимый винт. Не было видно пены, и только убегала бледно-зеленая малахитовая полоса потревоженной воды. Дельфины дружными стаями мчались за пароходом, то обгоняя его, то отставая, и по временам, как бы в безудержном припадке веселья, подскакивали, показывая лоснящиеся мокрые спины, Наступила ночь, первая на море, священная. Горели давно не виденные звезды, вода бурлила слышнее. Неужели есть люди, которые никогда не видели моря?»

4. Суэцкий канал

«Не всякий может полюбить Суэцкий канал, но тот, кто полюбит его, полюбит надолго. Эта узкая полоска неподвижной воды имеет совсем особенную грустную прелесть».

5. Пристань в Суэце

6. Улица в Джибути (туземцы везут воз с кочанами)

«Джибути лежит на африканском берегу Аденского залива к югу от Обока, на краю Таджуракской бухты. На большинстве географических карт обозначен только Обок, но он потерял теперь всякое значенье, в нем живет лишь один упрямый европеец, и моряки не без основанья говорят, что его „съела“ Джибути. За Джибути - будущее».

7.

«Я <…> люблю этот городок, его мирную и ясную жизнь. От двенадцати до четырех часов пополудни улицы кажутся вымершими; все двери закрыты, изредка, как сонная муха, проплетется какой-нибудь сомалиец. В эти часы принято спать так же, как у нас ночью. Но затем неведомо откуда появляются экипажи, даже автомобили, управляемые арабами в пестрых чалмах, белые шлемы европейцев, даже светлые костюмы спешащих с визитами дам. <…> Улицы полны мягким предвечерним сумраком, в котором четко вырисовываются дома, построенные в арабском стиле, с плоскими крышами и зубцами, с круглыми бойницами и дверьми в форме замочных скважин, с террасами, аркадами и прочими затеями - все в ослепительно белой извести».

8. Железнодорожный путь около станции ж.д. Логахардимом

«Вид из окна был унылый, но не лишенный величественности. Пустыня коричневая и грубая, выветрившиеся, все в трещинах и провалах горы и, так как был сезон дождей, мутные потоки и целые озера грязной воды. Из куста выбегает диг-диг, маленькая абиссинская газель, пара шакалов, они всегда ходят парами, смотрят с любопытством. Сомалийцы и данакили с громадной всклокоченной шевелюрой стоят, опираясь на копья. Европейцами исследована лишь небольшая часть страны, именно та, по которой проходит железная дорога, что справа и слева от нее - тайна».

9. Дорога от речки «Авдели» на Харару (около Харара)

10. Водопой по дороге

«Дорога в Харар пролегает первые километров двадцать по руслу реки <…>, ее края довольно отвесны, и не дай Бог путнику оказаться на ней во время дождя».

11. Дорога из Диредауа в Харар

«Дорога напоминала рай на хороших русских лубках: неестественно зеленая трава, слишком раскидистые ветви деревьев, большие разноцветные птицы и стада коз по откосам гор. Воздух мягкий, прозрачный и словно пронизанный крупинками золота. Сильный и сладкий запах цветов. И только странно дисгармонируют со всем окружающим черные люди, словно грешники, гуляющие в раю, по какой-нибудь еще не созданной легенде».

12. Абиссинская церковь и строящаяся колокольня в Хараре

«Уже с горы Харар представлял величественный вид со своими домами из красного песчаника, высокими европейскими домами и острыми минаретами мечетей. Он окружен стеной, и через ворота не пропускают после заката солнца. Внутри же это совсем Багдад времен Гаруна-аль-Рашида. Узкие улицы, которые то подымаются, то спускаются ступенями, тяжелые деревянные двери, площади, полные галдящим людом в белых одеждах, суд, тут же на площади, - все это полно прелести старых сказок».

13. Николай Гумилев записывает галасские песни со слов галласа певца (стоит переводчик)

«Быстро прошли эти три дня в Джибути. Вечером прогулки, днем валянье на берегу моря с тщетными попытками поймать хоть одного краба, они бегают удивительно быстро, боком, и при малейшей тревоге забиваются в норы, утром работа. По утрам ко мне в гостиницу приходили сомалийцы племени Исса, и я записывал их песни».

14. Фас старухи хараритянки

«Я собирал этнографические коллекции, без стеснения останавливал прохожих, чтобы посмотреть надетые на них вещи, без спроса входил в дома и пересматривал утварь, терял голову, стараясь добиться сведений о назначении какого-нибудь предмета у не понимавших, к чему все это, хараритов. Надо мной насмехались, когда я покупал старую одежду, одна торговка прокляла, когда я вздумал ее сфотографировать, и некоторые отказывались продать мне то, что я просил, думая, что это нужно мне для колдовства. Эта охота за вещами увлекательна чрезвычайно: перед глазами мало-помалу встает картина жизни целого народа и все растет нетерпенье увидеть ее больше и больше».

15. Турецкий консул с ашкером на веранде консульства

«Несмотря на то, что консул еще не вступил в исполнение своих обязанностей, он уже принимал многочисленных мусульман, видевших в нем наместника самого султана и желавших его приветствовать <…>. Консул, я, кажется, забыл написать, что это был генеральный консул, был достаточно величествен в своем богато расшитом золотом мундире, ярко-зеленой ленте через плечо и ярко-красной феске».

16. Дедъязмач Таффари

«Он был одет в шамму, как все абиссинцы, но по его точеному лицу, окаймленному черной вьющейся бородкой, по большим полным достоинства газельим глазам и по всей манере держаться в нем сразу можно было угадать принца. И неудивительно: он был сын раса Маконнена, двоюродного брата и друга императора Менелика, и вел свой род прямо от царя Соломона и царицы Савской» (Дедъязмач Таффари, Таффари Мэконнын - один из титулов высших эфиопских военачальников, буквально «командир передового полка». Это имя, которое носил до коронации в 1930 году последний император Эфиопии Хайле Селассие I. С 1911-го по 1916 год он был губернатором провинции Харар).

17. Аба-Муда, теперешний наместник св. Шейх-Гуссейна

18. Купол над могилой галлаского святого Шейх-Гуссейна

И таинственный город, тропический Рим,

Шейх-Гуссейн я увидел высокий,

Поклонился мечети и пальмам святым,

Был допущен пред очи пророка.
<…>
Н. Гумилев. Галла. Из сборника «Шатер». Ревель, 1921.

Материал подготовлен при участии сотрудников музея Татьяны Соловьевой и Ксении Суриковой.